Кактус для вашей мыши

– А ничего, что я тоже здесь сижу? Точнее, хотела бы сесть, но моё кресло кто-то, не будем показывать на него пальцем, нагло занял? – я, пристроившись на подлокотнике дивана, почти шипела от возмущения, пока эти два…не знаю даже, как и назвать, обсуждали меня так, словно они в комнате вдвоём. – Если вы вдруг забыли, мальчики, то это мои кресла, моя комната и моя квартира.

– Прости, Леруня, – тут же покаялся Макс, постаравшись придать своей прохиндейской физиономии честное и виноватое выражение, – но это действительно так. Ты выглядела такой пришибленной тогда, ну просто слёзы на глаза наворачивались, честное слово.

– И ты, значит, пожалел меня и решил развлечь таким вот замысловатым образом? – я аж руками всплеснула от умиления, – Макс, ну хоть сейчас не выкручивайся. Не перед кем – все присутствующие в курсе твоей запутанной личной жизни…

Не успела я договорить, как Макс резко выпрямился в кресле и посмотрел на меня с таким возмущением, что я почти почувствовала себя виноватой – непонятно, правда, в чём именно.

– Лера здесь абсолютно ни при чём, – не дал ему высказаться Беляев, с искренним интересом наблюдавший этот спектакль в театре одного актёра. – Если вы, Максим, имеете в виду информацию о ваших нежных отношениях с моей женой, то могу вам сказать, что я в курсе, причём уже очень давно.

Макс перевёл взгляд на абсолютно невозмутимого Беляева и снова откинулся на спинку кресла, сведя руки перед собой и переплетя пальцы. Наигранное, рассчитанное на публику, возмущение исчезло, словно его и не было, и передо мной сидел сосредоточенный, умный, расчётливый и хладнокровный человек.

– Как давно? – спокойно поинтересовался он у Дмитрия Васильевича.

– С самого начала, – Беляев был сама любезность. – Практически сразу же, хотя точную дату, пожалуй, не назову.

– Откуда?

– Максим, не разочаровывайте меня, – укоризненно, чуть ли не по-отечески покачал головой Беляев, – я всё же не на рынке апельсинами торгую. Неужели вы думали, что моя служба безопасности пропустит такую ценную и важную информацию? И, узнав об очередном любовнике Вероники, не сообщит мне эту пикантную новость? Не старайтесь выглядеть глупее, чем вы есть на самом деле, вам не идёт.

Макс молча кивнул, поморщившись при слове «очередном», ненадолго задумался, затем снова посмотрел на Беляева.

– И что вы скажете по этому поводу?

– По какому именно? По поводу вас с Вероникой?

– Да, – Макс серьёзно и при этом слегка вызывающе смотрел на Дмитрия Васильевича.

– Да без проблем, – тот легкомысленно махнул рукой, словно не замечая обалдевшего лица Макса, – не вы первый, не вы последний. Не обольщайтесь, Максим, я знаю свою жену гораздо дольше и лучше, чем вы, уж поверьте. И таких, как вы и вам подобные, навидался за эти годы по самое не хочу. Или вы испытываете иллюзии по поводу своего особого места в жизни и сердце моей жены? Так я вас разочарую – это именно что иллюзии.

– Вы ошибаетесь, – тихо, но твёрдо произнёс Макс, – Вероника не такая, это она рядом с вами вынуждена защищаться, а на самом деле она нежная и беззащитная.

– Нда… – Беляев задумчиво почесал кончик носа, и в его взгляде, брошенном на Макса, мне почудилось что-то похожее на сочувствие. – Всё ещё хуже, чем я предполагал. И от кого же, простите за нескромность, вынуждена защищаться Вероника рядом со мной? Хотя нет, не говорите, я сам угадаю! Наверное, от меня, такого хитрого, беспринципного и жестокого. Я прав?

Макс хмуро посмотрел на Беляева и слегка пожал плечами, не соглашаясь, но и не споря, и я поняла, что тот, конечно, прав, и именно на него плакалась Максу несчастная замученная Вероника.

– Вы же её не любите, – негромко сказал Макс, обращаясь к Дмитрию Васильевичу. – А она не заслуживает такого возмутительного равнодушия и безразличия. Она невероятно, просто потрясающе чуткая, ранимая, ей нужна забота, внимание, сочувствие.

– Кто слабый и ранимый? Кому нужно сочувствие и забота? Веронике?? Максим, а вы уверены, что мы с вами разговариваем об одном и том же человеке?

– Абсолютно! – в глазах Макса горел огонёк фанатичной уверенности в своих словах, и я отчётливо поняла, что даже если ему предоставят стопроцентно достоверные доказательства того, что Вероника абсолютно не такая, как ему кажется, он заявит, что они сфабрикованы, чтобы погубить эту невинную овечку. Как говорится, медицина здесь бессильна.

Видимо, Беляев пришёл к аналогичным выводам, потому что с неприкрытой жалостью посмотрел на Макса, вздохнул и поинтересовался:

– А вы, значит, в отличие от меня, Веронику любите?

– Да, – приятель кивнул лохматой головой, – очень. А она любит меня, хотя вам, наверное, трудно в это поверить, да?

– Трудно, – не стал спорить Беляев, – потому что я знаю Веронику почти двадцать лет, и ни разу за эти годы не заметил в ней способности испытывать это чувство. Исключение – её любовь к себе.

– Это не так, – с прежним упорством ответил Макс. – Вероника – удивительная женщина.