Калабрийские бандиты

Затем Антонио меланхолично загляделся на красивые деревья, около которых расположилась группа, созерцавшая его с таким вниманием, и спросил себя, какое бы из этих деревьев ему выбрать, чтобы с большим удовольствием быть повешенным. Он совершенно погрузился в эти размышления, как вдруг почувствовал знакомый удар по плечу, быстро обернулся и увидел стоящего подле себя атамана.

— Я тебя искал, Антонио, — сказал Жакомо.

— Меня, капитан?

— Да, теперь твоя очередь.

— Моя очередь?

— Ну да, конечно, твоя.

— А что мне делать?

— Да идти за провизией же, черт возьми!

— А!..

— Так отправляйся, — сказал Жакомо, — видишь, товарищи тебя уже дожидаются внизу.

Антонио проследил глазами направление, указанное рукой атамана, и в самом деле заметил двоих из своих товарищей, кивавших ему головой.

— Вот и я, — сказал Антонио, присоединившись к товарищам.

Тогда все трое молча направились в ту часть плоскогорья, которая возвышалась совершенно отвесно и на таком расстоянии от земли, что полковник был прав, находя бесполезным охранять ее пикетом или часовыми. Подойдя к краю пропасти, в то время как Антонио со спокойствием горца смотрел в нее, один из товарищей сделал несколько шагов в сторону, пошарил в кустах, вытащил оттуда мешок и веревку и, подойдя к Антонио, мешок повесил ему на шею, а веревку продел под мышками.

— Что за черт, что вы собираетесь делать? — сказал Антонио, которого эта церемония начинала беспокоить.

Тогда один из товарищей лег на живот таким образом, что в пропасть свешивалась только голова.

— Делай тоже, что и я, — сказал он Антонио.

Антонио повиновался и растянулся рядом со своим товарищем.

— Ты видишь это дерево? — спросил последний, указывая рукой на сосну, выросшую из расселины скалы на расстоянии двадцати футов под ними и тысячи футов над долиной.

— Да, — ответил Антонио.

— Возле сосны ты видишь углубление?

— Да, — ответил Антонио.

— В этом углублении — орлиное гнездо. Мы спустим тебя до сосны, ты уцепишься за нее одной рукой, а другой пороешься в гнезде и, что найдешь, сложишь в мешок.

— Как, орлят?

— Вовсе нет, дичь, которую родители им приносят, и три четверти которой мы съедаем, а им остальное.

Антонио вскочил на ноги.

— И кому в голову пришла эта мысль? — спросил он.

— Черт возьми, кому же, как не атаману! — ответил бандит.

— Поразительно! — громко воскликнул Антонио, ударяя себя по лбу. — И такого человека я предаю, — прибавил он тихо, со вздохом.

В самом деле, загнанный, как дикий зверь, на вершину скалы, лишенный сообщения с землей, Жакомо возложил на поднебесных хищников обязанность быть его маркитантами. И бандиты воздушные с бандитами горными делились, как братья.

В тот же вечер Антонио пропал.

Глава III

На другой день полковник велел всему отряду стать под ружье. Произведя смотр, он обратился к солдатам:

— Нет ли среди вас такого, который взялся бы разбить бутылку тремя выстрелами на расстоянии полутораста шагов обыкновенной пулей из солдатского ружья? Трое вышли из рядов.

— Попробуем, — сказал полковник.

Бутылка была поставлена на условленном расстоянии.

Один из стрелков разбил три бутылки, двое других лишь по одной.

— Твое имя? — спросил полковник представившего столь экстраординарное доказательство своего искусства.

— Андрэ, — ответил стрелок, опираясь одной рукой на ружье, а другой покручивая усы. — Готов к вашим услугам, если я оказался хоть немного способным, — прибавил он, сделав плечами движение, выдающее человека, лет десять проходившего под ранцем.

— Видишь орла, который кружится над нами?

Стрелок сделал руку козырьком и поднял голову.

— Отлично вижу, — отвечал он. Затем добавил с усмешкой солдата, довольного собой: — Слава богу, не близорук.

— Ну, — продолжал полковник, — так получишь десять луидоров, если убьешь его.

— На таком расстоянии? — возразил стрелок.

— На таком или на каком угодно.

— Влет?

— Влет или на месте, это твое дело. Подстерегай его и днем и ночью, если это необходимо. Я тебя освобождаю от службы на тридцать шесть дней.

— Ага, ты слышишь, моя кукушечка? — обратился стрелок к орлу, будто царь воздуха его мог бы услышать. — Держи-ка покрепче свой чепчик, больше я ничего тебе не скажу.

Затем с мелочной заботливостью охотника он принялся за туалет своего ружья, взял новый кремень, засунул в ствол тряпку, выбрал из своих двенадцати патронов те, пули которых ему казались наиболее подходящими к калибру ружья, наполнил фляжку водой, взял солдатский хлебец и ушел, напевая солдатскую песенку со следующим припевом:

Ой, как плохо
Быть жандармом!
Как почетно
Быть солдатом!

Припев свидетельствовал, что стрелок был отменно доволен своим положением и почетным местом, которое ему было отведено в обществе.