Калейдоскоп

— Вычеркиваю вас! Потерял доверие! — крикнул Кацпаненко. — И второго тоже!

— Не тряси головой над рюмками. Перхоть сыплется в вино.

— Вы пренебрегли моей политической программой!.. Единственная программа, которая дает ответы на все вопросы. В этом блокноте двести тысяч фамилий. А знаете, сколько у меня таких блокнотов дома?

Было видно, что Кацпаненко рисуется перед капелланом. Толомбас прислушивался, не едет ли машина. Я решил согнуть Кацпаненко в бараний рог.

— Почему уже более десяти лет меня преследуют следующие фразы: «Шестьдесят пять тысяч» и «Командир пехотной дивизии»? Я не могу от них отделаться. Они ничего не означают, ничего не напоминают. Вбивают в меня этого командира и те тысячи без всякой причины. Что говорит об этом ваша идеология?

— Это издевательство! — возмутился председатель. — Отец капеллан, вы слышите?

— К сожалению, это гудела какая-то чужая машина. Заключите перемирие. Когда вернется шофер, я вас помирю. Кажется, он едет…

— Ах, издевательство? Влодек, Влодек, Кацпаненко хочет за окно!

Влодек не услышал. Кацпаненко отбежал в другой угол комнаты.

— Выпрыгивайте сами, — крикнул я вслед председателю. Влодек занят танцем, а я должен разговаривать с капелланом!

Я составлял Толомбасу компанию до тех пор, пока красное вино мне совершенно не опротивело. Я рассказывал капеллану о победах жениха в лагере. Наиболее интересные подробности капеллан записывал на манжетах.

— Я это использую, сын мой. Он многое утаил.

Влодек мешал нам с настойчивостью маньяка. Каждую минуту он подбегал и кричал мне в ухо:

— Говорят, что это ты лягнул меня в нос!

— Глупые сплетни!

— Нет дыма без огня! Я должен буду реагировать!

Капеллан обиделся и исчез. Тогда я обратился к подруге невесты, интеллигентной шатенке с зелеными глазами.

— Пожалуйста, научите меня танцевать.

Она отвечала, что перед этим надо хоть минутки две поговорить. Например, о любимом цвете.

— В определенные моменты я вижу все в зеленом цвете.

Она допытывалась, какие это минуты и какого оттенка этот мой зеленый цвет. Я дал ей соответствующие объяснения. Она прерывала меня восклицаниями:

— А сейчас тоже? А сейчас… Теперь я понимаю, для чего вводят в школах зеленые доски!

Оркестр перестал играть. О танцах не могло быть и речи. Музыканты собрали инструменты и вышли надутые. Через минуту они вернулись и, показывая пробитый в двух местах большой бубен, потребовали возместить ущерб. Капеллан выступил в качестве посредника, а жених переговоры сорвал.

— Кость вам в глотку! — взвизгнул он в бешенстве, потому что ему уже показали записи, которые капеллан сделал на манжетах. — Выметайтесь, ничего я вам не заплачу!

А тем временем Кацпаненко кружил между гостями, нашептывал, науськивал, интриговал, поворачивая скандал в другую сторону…

— Давайте спрячемся, хотя бы в шкаф, — советовала шатенка прерывистым шепотом. — А то во всем окажемся виноваты мы.

— Через час последний поезд! Пусть они себе едут! На вокзал! В вагон! — кричали подвыпившие горлопаны.

— Вы с ума сошли. Никуда я не еду. В шкаф, дорогая!

Нас нашли. Принесли на вокзал и впихнули в вагон. Подозреваю, что это дело рук Кацпаненко. Кажется, мы едем. Вокруг абсолютная темнота. Это или длинный туннель, или опять ночь. Влодек спит, посвистывает. Может, наш паровоз с трудом ползет в гору? Но кажется, мы все-таки едем. Рядом с нами разговаривают так, как разговаривают в купе.

— Он хотел, чтобы его научили танцевать.

— Эту глупость повторяют с сотворения мира. Когда-то я брела два километра ночью, потому что мой вбил себе в голову, что я должна сначала увидеть луну в озере. Кончилось тем, что я смертельно испугалась. Только дома я поняла, что нас вспугнули кони. Ты танцевала?

— Пожалела парижские туфли.

— Была в Париже?

— На прошлой неделе. Я отговорилась от танцев и увела парня в сад. Он произвел на меня там большое дополнительное впечатление.

— Обещал писать? — Спрашивающая разразилась смехом.

— Письма? Ну это было бы смешно. Я вся под впечатлением. От dessous у меня остались только резинки. Честное слово.

— О, бедная девушка! — вырвался у меня крик, полный искреннего сочувствия.

— Что это?

— Один из англичан сквозь сон говорит по-польски. Подъезжаем. Поправь ему берет, видишь, съехал на нос.

— Последняя станция. Дальше не едем.

Поезд потарахтел еще минуту и остановился. Я разбудил Влодека. Он дал себя уговорить и вышел.

Надо подумать спокойно. В любом месте можно что-то делать. О, эта башня кажется мне знакомой… Мы опять приехали на свадьбу.

Женщин мы догнали у клуба Красного Креста.

— Добрый день, девушки! Идемте на донаце[1] и какао.

— Мы даже не знакомы. Да ведь это англичане!..

Старшую звали Бланка. Младшая, та, в парижских туфлях, представилась как Вика. Мы выбрали столик в темном углу и сели спиной к свету. После совещания с заведующей клубом я принес для Вики резиновый круг.

Вика вскочила с места.

— Для меня? Что это значит? Что я, по-вашему, инвалид?

Я надул круг и положил его на стул.