Калейдоскоп Кали

Боже, это невероятно мило – думать не только о том насколько твое поведение и прилежание в течение года было достойным подарка, но и об утомившихся верблюдах. После этого еще больше захотелось в Испанию. Хотя она там даже не бывала никогда. Но почему-то была уверена, что ей там понравится. Там бывала когда-то мать Кали, и даже брала туда своего внука, а ее сына. Но вот сама Кали оказалась до обидного вне этой традиции.

Чтобы как-то утешить себя, она пошла и налила кофе с молоком. Под руку попалась конфета. Именовалась она витиевато и подозрительно многословно. Как будто хотели за всем этим «комбинированным корпусом из помадной и ликерной массы» скрыть банальное отсутствие шоколада. И именно так оно и оказалось. Впрочем, конфеты ей все равно было нельзя, и в доме они обычно не водились и могли оказаться в нем лишь случайно, как привет от матери. Есть причем ощущение, что та свои силы не то чтобы разбазарила, но как будто не осознавала их большую часть жизни. А ведь наверняка была наделена ими в неменьшей степени. Но поскольку предпочитала обвинять в своих неурядицах окружающих, то казалось, что вместе с обвинениями и могущество свое отдавала им же.

Из детей ее, а своих внуков, мать Кали предпочитала мальчика. Девочку она принимала и терпела, но все вкусные кусочки демонстративно приберегала для него. И даже не пыталась это скрывать. «Вот приедет внучек, вот ему и отдам блинчики с мясом, а тебе на вот, покушай, обычные, простые блиночки без ничего». Внучка не обижалась, поскольку за 19 лет уже привыкла к закидонам бабушки. В Испанию, кстати сказать, ее тоже в свое время не взяли, только внука.

День по-прежнему оставался вязким, дождливым и снегосмесительным. И она отправилась в ту дальнюю часть дремучего леса, где довольно редко бывала, разве что по особым случаям. Сегодня был как раз такой случай. Ей хотелось во что бы то ни стало повидать свою стародавнюю подруженцию, колдунью и мастерицу в одном лице. Та была действительно мастером на все руки. Подручные материалы как будто сами собой складывались во что-то изящное, занятное или забавное. Под чутким руководством волшебницы Элины в течение трех долгих кропотливых часов Кали выкладывала тоненькие шерстинки-былинки в определенном порядке, так чтобы из них в конце концов получилась картина. Причем картина эта отчетливо воспринималась как акварельная. И в этом тоже была какая-то странная и притягательная смесь – снег, вода, шерсть, живопись. И создавала она как будто бы поле и цветы. Но под конец там все равно откуда-то взялись чайки в небе. И небо, таким образом, оказалось вдруг тоже связано неразрывно с морем.

Вернувшись, наконец, домой, она в задумчивости взяла в руки колоду таро. Та вдруг сама собой раскрылась на жрице с ее многочисленными гранатами. Прежде всего плодовитость, потом Персефона, потом творчество как таковое. Обожаю гранат, подумала Кали. Эту рачительность, заботливость, предусмотрительность, с которой зерна так тщательно уложены, одно к одному, и аккуратно обтянуты пленкой, дабы уберечь и дополнительно защитить. И каким колдовским багрянцем они переливаются каждое, при этом будучи достаточно прозрачными, чтобы позволить увидеть скрытое ядро внутри. Так о чем же нам сообщает жрица? О том что нужно прежде всего творить, каждую минуту своей жизни создавая все из всего и осмысливать другие творения и славить их. Все остальное лишь побочный эффект. Уровень жизни и прочие неурядицы.

…

Ютьюб услужливо сообщил ей, что существует на свете философия ваби-саби. Она утверждает, что мы все тщетно стремимся к идеалу и совершенству, но при этом лишь тратим свои ресурсы на несбыточные мечты, выбиваясь из сил и понимая, что так и не достигли идеала. А прелесть и мудрость заключается в том, что нужно любоваться и наслаждаться тем, что у тебя есть, и тем, что ты наблюдаешь: всем несовершенством и асимметрией природы – и человека, и отношений, и вообще всех явлений. Значит ли это, что не нужно стремиться вообще ни к чему, а довольствоваться тем, что есть, и находить в нем свое скромное очарование? У нее не было ответа.

Кали замерла на несколько секунд, любуясь тем, как причудливо улеглись очистки моркови поверх шкурок от авокадо. Оранжевое на темно-зеленом. Линии их напоминают какие-то иероглифы, написанные одни поверх других. И все вместе они составляют какую-то письменность на незнакомом языке. Тут идея языка подкрадывается незаметно.