Лорен перестает слушать. Можно заранее предсказать ближайшие слайды: радары, станции слежения, записи переговоров диспетчеров – все, что могло бы пролить свет на катастрофу, окажется засекречено. Учитывая военную паранойю, это неудивительно – и ничего не доказывает. Работа диагноста приучила Лорен: не всегда несколько симптомов дают верный диагноз.
– Если тебя так надирало отправиться к шлюхам, – шепчет она Артуру, – мог бы подождать, пока мы с Тамми уйдем.
– Не будь ханжой, сестренка, – отвечает Артур. – Секс – это нормально и для мужчин, и для женщин. Здесь, в Азии, к этому относятся куда спокойней. Я хотел, чтобы ты сама убедилась…
– То есть ты
– Эта версия также объясняет, почему ЦРУ сначала сообщило, что самолет благополучно приземлился на Сахалине: им нужно было выиграть время и замести следы.
Да, то самое объявление в аэропорту. После него они с мамой пошли в кафетерий – я так перенервничала, мне надо что-нибудь съесть! Последний раз они завтракали, думая, что отец жив.
С тех пор Лорен не верила хорошим новостям – и мама тоже не верила. Врач так и сказал Лорен на похоронах:
– И наконец, последний довод в пользу шпионской версии. В январе прошлого года Ганс Эфраимсон, возглавляющий известную вам «Американскую Ассоциацию семей жертв
Интересно, думает Лорен, скажет он, что этот рейс был выбран не случайно, а с намеком на Джеймса Бонда? Можно обнаружить здесь британский след,
– Знаешь, – говорит Лорен брату, – эта версия папе бы понравилась. Типа он погиб не от несчастного случая, а на боевом задании, как и положено солдату.
Сойти с туристских маршрутов, оставить за спиной щелчки и вспышки фотоаппаратов, пренебречь пиком Виктория и Золотым Буддой, идти следом за Ричардом узкими душными переулками, совсем не изменившимися с детства, вдыхать запах разогретых уличных жаровен, горячего масла, шумного азиатского города. Задержать на мгновение дыхание, взять Ричарда под руку – и в конце концов оказаться в крошечном чхачханьтхэне, утонуть в непонятных звуках тоновой речи, звона посуды, скрипа отодвигаемых стульев, в доносящихся с кухни скворчании, шипении, бульканье…
– Уникальный гонконгский жанр, – Ричард старается перекричать шум. – В пятидесятые простые гонконгцы открыли для себя европейскую кухню, а потом лет за десять переделали ее до неузнаваемости. Сначала это были такие британские чайные залы для бедных, но потом вместе с булочками, сэндвичами и гренками стали подавать цзунцзы, запеченный рис с сыром, японский рамэн и даже всякие супы.
– Примерно то же самое делают с азиатской едой в Штатах, – кивает Лорен, – только наоборот.
– Вот-вот, – улыбается Ричард, – но я-то здесь больше всего люблю не еду, а напитки. Даже не знаю, чем тебя угостить сначала: вареной кока-колой с имбирем или фирменным юаньяном.
– Вареная кока-кола как-то не вдохновляет, – качает головой Лорен, – а юаньян – это?..
– Более традиционная вещь: кофе, чай и сгущенное молоко.
Лорен смеется. На зеленоватый стеклянный столик официант одно за другим выставляет блюдца с закусками.
– И, главное, все стоит сущие гроши, – говорит Ричард. – Не сравнить с ресторанами, которые выбирает твой брат.
– Он испорчен своей работой, что поделать! – Лорен пожимает плечами и с опаской подносит к губам чашку с юаньяном.
– Нет, грех жаловаться, если бы не он, мы бы сюда не прилетели. Очень мило с его стороны оплатить нам отель…
– Он оплатил вам всем отель? – Лорен едва успевает сделать глоток, чуть не поперхнувшись от изумления. – Я думала, только мне, как сестре.
– Да, оплатил отель, но не дорогу. Поэтому здесь почти одни азиаты – им недалеко лететь.
– Зачем ему? – недоумевает Лорен. – И почему тут, а не в Штатах?
– Я тоже спросил. А Фред сказал, что накануне присоединения к Китаю в Гонконге работает одновременно столько шпионов и разведок, что нам будет проще затеряться, не привлекая лишнего внимания.