Калейдоскоп. Расходные материалы

Ричард улыбается, а Лорен вспоминает бабушку на поминальной службе по отцу. Черное платье, прямая спина, аккуратная старомодная прическа, застывшее, словно каменное лицо. Думала ли она о том, что Скарлетт тоже потеряла ребенка? Четырехлетняя Бонни разбилась, упав с пони, а ее мальчик, майор Коллман, в сорок два года погиб в самолете, сбитом вражеской ракетой. Офицер, он погиб в бою. Бабушка могла им гордиться.

– Мне кажется, – говорит Ричард, – главная беда Скарлетт в том, что она сама не знает, чего хочет.

Это так по-женски, думает Лорен. Чтобы там ни говорили феминистки, суть женщины – страстно и увлеченно желать сама не знаю чего. Она улыбается Ричарду и говорит, будто не понимая:

– В смысле – думала, что любит Эшли, а сама любила Ретта Батлера?

Как-то это смешно и глупо, думает Лорен, всерьез обсуждать «Унесенных ветром» в 1997 году и в 28 лет. Ей вдруг становится легко и спокойно: как будто где-то приоткрылась волшебная дверца, и за ней – тот самый невероятный мир, о котором грезилось в детстве, мир милых дурачеств, ни к чему не обязывающих разговоров, чудесных превращений и неисчислимых новых возможностей.

– Если честно, – говорит Ричард, – они оба мне не особо нравились, и Ретт, и Эшли.

– Мне тоже, – улыбается Лорен, – мне было интересно только про Скарлетт.

– А я думал, все девочки влюблены в Ретта. – Ричард распрямляет спину, делает героическое лицо, а потом, обмакнув палец в кофе, пытается изобразить над верхней губой тонкую ниточку усов – как у Кларка Гейбла и Фреда Хэрриса.

Лорен смеется.

– Я была влюблена в Скарлетт, – говорит она, – а Ретт мне всегда казался пронафталиненным мужским шовинистом.

– Ну да, – Ричард вытирает лицо салфеткой, – вроде Джеймса Бонда.

Агент 007, тот же номер, что у корейского «боинга». Улыбка слетает с лица Лорен.

– Я никудышная Шахерезада, – говорит она. – Моя история никого не спасла.

Ричард кладет на стол несколько гонконгских купюр и протягивает Лорен руку.

– Пойдем, – говорит он, – мы здесь засиделись.

В самом деле – уже стемнело. Неоновые огни, яркие витрины, лабиринт узких улиц. Как он только ориентируется здесь, думает Лорен, крепче сжимая локоть Ричарда, – и тут на них обрушивается весенний ливень, они бегут сквозь потоки воды, и город расплывается в струях дождя, теряет резкость, определенность, означенность, на глазах превращается в фата-моргану, обманку, иллюзию. Мигающие иероглифы вывесок и реклам (для Лорен – декоративные и лишенные всякого смысла) отражаются в лужах и дробятся на осколки, когда носок туфли с плеском погружается в воду. Хорошо, что я взяла запасную пару, думает Лорен, и струйка стекает у нее вдоль позвоночника, пробив дорогу под насквозь мокрым платьем. Ричард обнимает ее за плечи, они вбегают в бар, где, расталкивая таких же промокших людей, пробираются к стойке. Табачный дым щиплет глаза, и город по ту сторону залитой дождем витрины кажется еще нереальнее, расплывчатее.

– Что будешь пить? – спрашивает Ричард. Он по-прежнему обнимает ее, да и сама Лорен прижимается к нему, чувствуя щекой мокрый хлопок футболки.

– Что-нибудь традиционное, – отвечает она. – Например, пиво.

Бармен ставит перед ними два «циндао» – слишком холодного для такой погоды.

– Дождь скоро пройдет, – говорит Ричард. – Если хочешь, пойдем потанцуем. Я знаю хороший клуб.

Лорен смотрит на него. Серые глаза, резко очерченные скулы, широкая белозубая улыбка. Крепкое, уверенное мужское объятие.

– Нет, – качает головой Лорен, – я устала и хочу спать. Давай вызовем такси.

В номере Лорен примет горячую ванну, закутается в белоснежный гостиничный халат и, забравшись в кровать, будет переключать каналы с одного китайского фильма на другой, думая, что, будь она героиней кино, сейчас бы достала фотографию мужа или детей, чтобы долго смотреть на них, как бы взвешивая, правильное ли решение приняла. Зрительницы в зале надеялись бы, что вот-вот зазвонит телефон или Ричард сам постучит в дверь… играла бы грустная, но светлая музыка, и камера крупным планом показывала бы ее большие печальные глаза…

Хорошо, что она – Лорен Гомес, а не героиня сентиментального фильма. Ей не хочется рыться в сумочке в поисках «кодаковского» конверта с семейными снимками, не хочется ни о чем жалеть, не нужно себя ни в чем убеждать. Она выключает телевизор, сворачивается клубочком под огромным мягким одеялом. Лорен засыпает – в большой двуспальной кровати; в слишком просторном номере; в гостинице с видом на гавань, дождь и небеса; в неоновом городе, обреченном своей судьбе.

Четвертый день

– Вернемся к исчезнувшим телам. – Фред Хэррис нацеливает лазерную указку на карту. – Версия о тайной шпионской миссии многое объясняет, но не дает ответа на вопрос, почему советские водолазы не нашли тел. Вряд ли американцы успели добраться до места катастрофы раньше и их вывезти, правда? – И Хэррис с улыбкой обводит взглядом аудиторию.

Аудитория не отвечает, даже Артур сидит квелый, уронив голову на грудь. Да и вообще – почти у всех такой вид, будто джетлаг оказался заразен. Но скорее всего, решает Лорен, просто похмелье.