Калейдоскоп. Расходные материалы

– Не только. Военная бюрократия, тайная полиция, слежка и бесконечные досье – все это тоже коммунизм. То есть мы не выиграли холодную войну, а просто поменялись местами, понимаешь?

Папе бы это не понравилось, думает Лорен. Он бы предпочел считать, что в конце концов мы надрали Советам задницу.

– Может быть, – пожимает она плечами. – Но все-таки, почему тебе так важно обратить меня в свою веру и подложить кому-нибудь в постель?

Артур улыбается, и Лорен снова вспоминает отцовскую фотографию – на этот раз за столиком дайнера где-то в Монтане, на каникулах, лопасти вентилятора под потолком, официантки в коротких юбках, мама смеется нечего, нечего на них заглядываться! – достает «кодак», щелкает… еще не знает – это последняя фотография.

– Я всего лишь хочу, чтобы ты была счастлива, – говорит Артур.

– Я счастлива, – отвечает Лорен, но ей хочется, чтобы в голосе было чуть больше уверенности.

– Нет, – Артур качает головой. – Моя сестра достойна большего, чем какой-то мексиканец.

На секунду – вспышка памяти, словно кадр видеопроектора: залитый солнцем двор военной базы, тяжесть камня в правой руке, от ярости перехватывает дыхание, бросок – изо всех детских сил, – глухой удар, уходящий подросток приседает на одно колено, в светлых волосах расплывается багровое пятно: ах ты сучка! Ты мне голову разбила! – а ведь сейчас Лорен даже не вспомнит, в чем было дело, в памяти осталась только жаркая слепая ярость, точь-в-точь как сейчас.

– Что. Ты. Сказал? – очень медленно говорит она. Палочки трясутся в руке.

– Да ладно тебе, – Артур продолжает улыбаться. – Я пошутил, ты что? Какая мне разница – мексиканец или кореец? Да будь он хоть стопроцентным WASP'ом с «Мэйфлауэра», все равно был бы вялый и бесполезный, как хер импотента!

– Ты просто не любишь Хуана, – резюмирует Лорен.

– Я просто люблю тебя, – отвечает Артур.

Пятый день

Тамми и Розенцвейг входят в конференц-зал вместе. Узкие черные брюки, красные туфли на высоком каблуке, шелковая блузка переливается отражением лунного света в воде гонконгской гавани, неизменные длинные серьги гипнотически раскачиваются при каждом шаге – у Лорен перехватывает дыхание, она едва скользит взглядом по лысеющему профессору в карикатурных очках.

Неужели Лесли прав, и у них был секс?

– Сегодня вы услышите последнюю версию, – провозглашает Фред Хэррис, – и для этого вернемся на шаг назад. Что, если «боинг» не был подбит японцами, а все-таки смог совершить посадку? Вы скажете: тогда пассажиры выбрались бы наружу и хоть кто-нибудь из них спасся. Это объяснило бы отсутствие трупов и спасательных жилетов и даже то, что, согласно показаниям водолазов, ремни безопасности были расстегнуты. Но что случилось со спасшимися? Почему мы ничего не знаем об их судьбе? – Фред Хэррис обводит взглядом притихшую аудиторию. – Все просто: первыми к месту катастрофы подоспели советские корабли. Они взяли людей на борт и увезли в Россию. Возможно, моряки были искренне уверены, что везут спасенных пассажиров для передачи родным и близким, – но тут в игру вступает знаменитое Ка Гэ Бэ!

Во всю стену – эмблема со щитом и мечом. На самом деле – ничуть не страшнее, чем наш цээрушный орел, думает Лорен. Фред Хэррис щелкает переключателем – черно-белая фотография мужчины с крупным подбородком, волевым и решительным лицом.

– Возможно, вы узнаёте этот портрет. Это конгрессмен Ларри Макдональд, один из пассажиров рейса KAL 007. Мистер Макдональд был ярым борцом с коммунизмом, он многократно пытался провести через Конгресс закон, запрещающий продавать оружие подобным режимам и их союзникам. Разумеется, оружейное лобби и либералы блокировали его попытки, но все равно каждое выступление Ларри было ударом по Советскому Союзу. Поставьте себя на место КГБ: вам в руки попал такой человек – вы бы его отпустили?

Да, Фред Хэррис рассчитал верно: уставшая от шпионских версий аудитория не ожидает такого поворота. Пятнадцать пар глаз смотрят на невысокого мужчину с усиками Кларка Гейбла. Тот продолжает:

– Есть многочисленные, хотя и не до конца подтвержденные свидетельства, что конгрессмена Макдональда видели в тайных тюрьмах КГБ, на Лубянке и в Лефортово. Также известны номера детских домов, куда были помещены 23 ребенка с этого рейса.

Слева от Лорен вскрикивает молодая кореянка – и тут же прикрывает рот ладонью. Так и сидит – воплощением немого, задушенного крика.

– То есть вы допускаете, что кто-то из пассажиров жив до сих пор? – спрашивает вчерашний японец.

– Да, – кивает Фред Хэррис, – возможно, наши родные и близкие много лет томятся в подвалах Лубянки, как томился похищенный Сталиным шведский дипломат Рауль Валленберг. И наша задача – добиться их освобождения!

– Но почему Россия не отпустит тех, кто выжил? – спрашивает Розенцвейг. – Это ведь больше не СССР, они отреклись от коммунистического прошлого и все такое…