Калейдоскоп. Расходные материалы

Дина сидит рядом, скинув недорогие-но-стильные туфли и задрав ноги на переднюю панель. Дизайнерская юбка теперь сильно выше колен, Джек старается туда не смотреть. Дымок от «мальборо» спиралькой улетает в открытое окно, Дина лениво рассматривает свой педикюр. На переднем зеркальце покачивается круглый разноцветный брелок, не то мандала, не то уменьшенная копия средневекового витража.

– Роза северного придела Нотр-Дам де Пари, – поясняет Джек. – Бывшая подружка привезла из Франции. Очень крутая вещь, глянь, – и бросает брелок Дине на колени.

Да, действительно витраж. Даже можно смотреть сквозь него, как в калейдоскоп.

– Мило, – говорит Дина.

– Ты не врубилась, – говорит Джек, – посчитай сегменты… ну, лепестки… обычно витражная роза гексагональна: то есть в центре шесть лепестков, потом двенадцать, двадцать четыре и так далее. А здесь начинается восемь, шестнадцать и тридцать два.

– Степени двойки, – кивает Дина, – бинарный код.

– Вот именно! Можно считать, что это роза программистов. Божественное благословение от Старого Света нашей Силиконовой долине. И мы в ответ несем свет Европе.

– Свет науки? – спрашивает Дина. Она знает: умные мальчики верят в науку – что в России, что в Америке.

– Это сто лет назад люди верили в науку, – отвечает Джек. – Сегодня мы верим в технологии и в медиа. Media is the message, и, значит, средство передачи сообщения важней самого сообщения. Ведь что такое Интернет? Это распределенная сеть связанных между собой узлов. У нее нет центра, и потому она – неуязвима. Как организация подпольщиков, где каждая ячейка действует независимо, – ее нельзя уничтожить, арестовав главаря. Это точная модель человеческого знания. Если мы возьмем историю… не ту, которую преподают в школе, а настоящую историю… там же множество лакун, провалов, утерянных документов и свидетельств.

Надо рассказать ему про Фоменко, лениво думает Дина, шевеля пальцами ног: ярко-красный лак посылает привет калифорнийскому солнцу. Жалко, что у машины крыша не убирается – можно было бы загорать прямо здесь.

– Но мы все равно понимаем историю, – продолжает Джек, – потому что история структурируется не причинно-следственными связями, а подобием и общими мотивами. Причины и следствия остались в прошлом, вместе с модернизмом и идеей прогресса. В постмодернистском мире мы учимся находить гармонию не в порядке, а в хаосе.

– Чего-чего, а хаоса в моей жизни хватало, – говорит Дина.

– Но ты же смогла создать из него гармонию, – говорит Джек и снимает машину с паркинга. Проехав два метра, они опять останавливаются. – Вот и Интернет учит нас создавать гармонию из хаоса. Он экстратерриториален, это – территория свободы, где не работают законы, придуманные государством.

– Знаю я, что такое, когда не работают законы, – бурчит под нос Дина, а Джек, не расслышав, восклицает:

– Мы не пишем законы – мы пишем код! В мире новой экономики законы перестают быть методом контроля!

– Но кто-то ведь контролирует DNS-сервера, – говорит Дина, втайне гордясь, что вспомнила, как называется система, обеспечивающая работу доменов.

– Ну и что? – Джек пожимает плечами. – Это же только имена и адреса. Даже если один заблокировать, можно тут же прописать другой и снова выйти в эфир. Единственный способ – нагрянуть живьем и разнести сервер. Но можно держать его в нейтральных водах или где-нибудь в Азии…

– Но вы несамостоятельны, – говорит Дина. – Вы все равно прибегаете к помощи этих инвесторов с Восточного побережья, фондовых бирж, акций и всего прочего… мне кажется, это немного напоминает пирамиду. У нас было такое в России, лет пять назад: люди покупали акции, потому что акции дорожали каждую неделю, а потом в один прекрасный день они – хоп! – и обвалились. Пузырь лопнул.

– Бывает, – согласился Джек. – Свободный рынок – он и есть свободный рынок. Но доткомы – это не пузырь, это новый тип экономики.

– Про новую экономику я за последние десять лет много слышала, – говорит Дина, удивляясь своему раздражению. – Сначала нам обещали, что рыночные отношения наполнят магазины – и это даже оказалось правдой, но когда магазины наполнились, опустели кошельки. Потом обещали, что невидимая рука рынка расставит все по своим местам, – но почему-то эти места оказались разными для разных людей: кому-то «мерседесы» и золотые цепи, а кому-то – панель или нищета.

Зря я это всё, думает она. Разве американцу объяснишь, как мы жили последние десять лет?