Калейдоскоп. Расходные материалы

– Возьмем, к примеру, рассказ про прекрасный город безграничной свободы, город соблазна и порока. Как ни крути, в конце концов город исчезает. Его сожжет Яхве, как Содом и Гоморру. Его поглотит пучина, как Атлантиду. Захватят враги. Разрушат внутренние распри. Даже без всяких катастроф рано или поздно он изменится до неузнаваемости. А когда города не останется – тогда сквозь ностальгическую дымку мы увидим его не таким, каким он был когда-то, а воплощением архетипа Вечного Города из мифа о расцвете, падении и гибели. Все, что для этого нужно, – чтобы город исчез навсегда.

Благодаря тебе я полюбил Сан-Франциско, а теперь этот город исчез навсегда, думает Оливер. Этот город был для меня вместилищем любви, любви, которой больше нет.

Двенадцать часов назад ты стояла у окна и говорила, зябко передергивая плечами:

– Послушай, Оливер, ты страшно милый и по-настоящему близкий мне человек. Мне с тобой всегда было хорошо, ты это знаешь. Но у меня сейчас начинаются по-настоящему серьезные отношения. И я боюсь, что если мы будем трахаться – я потеряю фокус, который я по-настоящему хотела бы сохранить. Ты понимаешь?

Я почему-то запомнил эти три нелепых «по-настоящему» – может, потому, что вся эта сцена казалась мне какой-то искусственной. Мы никогда не говорили о наших чувствах. Я даже ни разу не сказал тебе слов любви, которые со многими были для меня частью обязательной программы, – что-то типа «сделай ей куннилингус и скажи, что любишь».

Ты что-то говорила, а я больше всего хотел спросить: ты пришла ко мне в номер только за этим? – но, черт возьми, это было бы глупо – в конце концов, мы теперь все знаем: куда бы девушка ни пришла, «нет» значит «нет», и любой довод из серии «зачем же ты сюда пришла, если не для того, чтобы?..» сразу превращает меня в – если воспользоваться словами старины Гэри – ненавистника женщин и мужского шовиниста.

Поэтому я стоял и молчал, а город за твоей спиной рассыпался в прах, будто вспомнив великое землетрясение.

Сан-Франциско – мегаполис-призрак, туманный фантом, удерживаемый на зыбкой грани реальности только нашей любовью. Стоило тебе отвернуться – и он обрушился в небытие.

Я никогда больше не вернусь в этот город. Сколько бы я ни прилетал в аэропорт SFO, ни брал такси до «Интерконтиненталь Марк Хопкинс» и ни расплачивался на ресепшене корпоративной кредиткой – все равно: города, в котором мы жили как муж и жена, больше не существует, в него уже невозможно вернуться.

Извини, говоришь ты с виноватой улыбкой, с тобой правда очень мило – и я понимаю, что обманывал себя все эти годы. То, что было для меня тайным браком, второй семьей, истинной близостью, – для тебя был всего лишь необременительный роман, приятный секс с приятным человеком, развлечение без обязательств, отношения, которые скрепляет не любовь, а так… искренняя симпатия.

За тринадцать лет любая страсть превращается в глубокую, искреннюю симпатию, думает Бетти. Даже голос Артура больше не вызывает у меня былой дрожи. Но все равно – когда я, раздевшись, вышла из ванной и увидела, что Артур, даже не сняв пиджака, смотрит в свой ультрамодный ноутбук, увидела у него на лице то самое упрямое выражение, которое столько раз замечала во время переговоров, – да, в этот момент что-то дрогнуло внутри, возможно, там, где когда-то его голос включал мою тайную вибрацию.

– Вот ведь гадство, – сказал Артур и захлопнул крышку. – Накрылся фонд Мейдоффа.

Он развязал галстук и скинул пиджак.

– Там были твои деньги? – спросила я.

– Нет, конечно, – он пожал плечами и начал расстегивать рубашку, – но это неважно, ты же понимаешь. Сейчас такой момент: любой камешек может вызвать обвал. И понесется… как домино, одна костяшка за другой. Через полгода те, кто уцелеет, будут считать себя везунчиками. Неважно где – в Штатах, в Европе, даже у нас в Азии всех тряханет. Это как землетрясение – а потом еще и цунами.

– А наша контора? – спросила я.

– Ну, я не знаю. – Он снял брюки и, оглянувшись на шкаф в дальнем углу огромного номера, повесил их на спинку кресла. – Если у тебя есть опцион – реализуй завтра же.

– Поняла, спасибо, – кивнула я и направилась к кровати. В зеркале отразились мои груди, болтающиеся при ходьбе, – и они показались не столь некрасивыми, сколь неуместными. Открыв шкаф, я взяла халат и, закутавшись, спросила: – А какие долгосрочные прогнозы?

Артур обнял меня за плечи и поцеловал в щеку:

– Ты же сама знаешь, Бетти: в долгосрочной перспективе мы все умрем.

Это был наш единственный поцелуй за всю ночь – но сейчас, в самолете, уносящем меня к мужу, я понимаю: ожидание катастрофы подарило нам невиданную близость.

Те дни одарили нас невиданной близостью, вспоминает Света. Разругавшись с родителями и братом, так и не смирившимися с тем, что я бросаю Родину и семью, я три дня не выходила из квартиры Кирилла. В какой-то момент я поняла: если он скажет останься – останусь без колебаний. Но Кирилл промолчал – мы вообще мало разговаривали.

Не могу вспомнить, чтобы мы хоть раз сказали, что любим друг друга.