— Так же невозможно, как и забрать их, да? Все так говорили… Невозможно победить наш клан, невозможно прикоснуться к Деве, невозможно освоить мастерство Ясноликих мужчине! Но ты ведь это сделал! Так давай, исправь всё. Если снова скажешь, что это невозможно, тогда вообще ничего не говори! И не трогай меня! Единственное, что тебе позволительно — снять сдерживающую печать!
— Я не ставил на тебя никаких печатей. — Он обхватил мою голову ладонями. Ивовая ветка с одной стороны. Мак — с другой. — Зачем мне это?
— Чтобы… я не могла навредить тебе… когда ты насиловал меня.
— Да? Ну так ты мне навредила. Я еле пережил ту ночь. Мне было очень, очень плохо… Не потому что я ставил печать на твоё сердце, а потому что жертвовал своё собственное. Так что это обоюдное изнасилование. То есть, не изнасилование вовсе. Боги, Ива! Ты — моя единая. Я — твоя пара. Мы по определению не можем друг друга «насиловать». Кто угодно, даже с твоего согласия, но не я!
— Ты врёшь! Врёшь!
— Нет, просто ты мне не веришь. А мне совсем не выгодно, чтобы ты мне не верила. Подумай, Ива. Кому это могло понадобиться?
— Илай не делал этого!
— Илай, — мрачно повторил Датэ. — Вообще-то я говорил про тебя.
Это было уже слишком. Он перекладывал свою вину на самого непричастного к этому человека.
— Спасибо, что напомнил, что ты безумен. А то я уже начала сомневаться. Но даже то, что ты — Чили, легче принять, чем то, что я сама себя заклеймила.
— А кто ещё мог это сделать с твоей сущностью? Используя всю свою кровь, печать на своё сердце поставила именно ты, Ива.
— Каким образом? Проклятые техники доступны лишь Старцам, а я… — Я внезапно вспомнила, как нарисовала ивовую ветку на руке Илая, и она не стёрлась.
— Ты — единая того, кто родился от Старца, — договорил за меня Датэ.
— С каких пор этого достаточно, чтобы овладеть их мастерством? Ты же сам так говорил! Даже с их сущностью я всё равно бы не смогла…
— Ты и не смогла. Уверен, ты замышляла что-то намного более опасное, чем потеря памяти. — Он прикоснулся к центру моей груди. — Ты сбежала от меня в тот раз, всерьёз намереваясь сделать очень большую глупость. То единственное, за что я бы тебя никогда не простил. Ты прокляла саму себя, Ива. Решила покончить с собой. И я даже какое-то время верил, что тебе это удалось.
Я покачала головой.
Дева, отрицающая жизнь? Такого не бывает. Даже в минуты великого отчаянья, теряя своих единых, мы не думаем о самоубийстве, наоборот, дорожим своими жизнями вдвойне. А теперь он заявляет, что печать на моём сердце — не сдерживающая, а неумелая смертельная?
— Решила убить себя и нашего ребёнка, — продолжил Датэ. — Не смотри на меня так. Пусть в тот раз луна убывала, но нам с тобой не обязательно полагаться на цикл. Мы созданы друг для друга, так что, я уверен, ты бы забеременела, если бы захотела. В том, что ты не захотела, есть и моя вина, конечно. Я вёл себя грубо, но изувечила себя ты сама. — Он протянул руку к моему лицу, стирая слёзы. — Не бойся. Память и техники вернутся к тебе, ведь теперь с тобой я. Я утешу тебя и залечу все твои раны.
— О каком утешении ты говоришь? — Меня было едва слышно. — Даже если это правда… особенно если это правда… Ты сделал это с нами. Это всё из-за тебя. Наш клан и люди после… ты убил их всех. То, что ты делаешь, чудовищно!
— Не так чудовищно, как разделение, навязанное Мудрецом. Оно стало причиной вражды между кланами, между империями, между людьми и отшельниками, мужчинами и женщинами. Это не позволило нам быть вместе.
Я закрыла лицо руками, сдаваясь, больше не в силах отрицать каждое его слово.
— Не прячь от меня слёзы. Только не от меня. Они мои, они из-за меня, значит, я тем более должен их осушить. — Он отстранил мои ладони, в самом деле, утешая так, как это принято в клане Дев. Целуя, шепча нежности. — Если бы ты увидела себя сейчас, ты бы тут же успокоилась, настолько ты красивая. Что ещё может тебя тревожить? Я с тобой, и всё самое печальное мы пережили. Я объединю Внешний и Внутренние миры в один — мирный, изобильный, достойный тебя. Ты не будешь скучать по дому. Я один заменю тебе весь бесполезный клан Дев, в конце концов, я любил тебя сильнее, чем все они. Я помогу тебе забыть их и вспомнить меня. Я буду любить тебя, а себя — наказывать, и когда-нибудь шрамы сделают меня достойным твоей красоты.
Надо же. Всё это время я верила, что Датэ идёт убить меня, а он наоборот — сулил безопасность. Говорил, что моя единая жива, что мои техники вернутся, что отшельники больше не будут враждовать — всё то, что я хотела услышать. Но почему от этого я ненавидела его ещё сильнее?
— Илай, — выдохнула я, чувствуя, как меня утешает одно только это имя.
— Что ты сказала? — Датэ, действительно, не расслышал, хотя стоял так близко. Зато Старец, который должен был сражаться у стен, оказался в святилище, будто тот неразборчивый шепот был призывающим его заклинанием.
Датэ обернулся, когда Ями вскрикнула от неожиданности.