Проснулся снова. Небо в оттенках побежалости по-прежнему засвечивало палатку розово-лиловым, но я и не ожидал, что все будет так просто. Почему-то вообще никогда ничего не бывает просто, я давно замечал. Чем-то гнусно воняло, и только выбравшись из палатки, я понял, чем — возле нее лежала гнилая тухлая рыбина, которую деловито, но слишком медленно утилизовали жители ближнего муравейника. Свернул палатку, закинул в багажник и отбыл в город.
— …День океанов. Нет на планете ничего более грандиозного, чем океан! Это не просто невероятно, непредставимо дофигища воды. Это целый мир, который появился задолго до нас — и всех нас переживет. Говорят, именно из океана вылезли когда-то на сушу наши первые кистеперые предки. Черта им там не сиделось? А могли бы быть мудрыми, красивыми и спокойными, как дельфины…
Все вокруг старательно делали вид, что именно так и выглядит «нормальная жизнь» — под инфернальным небом ночедня, когда нет ответа на простой вопрос «который час». Когда все вроде бы где-то работали, но никто не мог толком объяснить, зачем. Когда встреченный на улице человек с равной вероятностью мог попытаться пройти сквозь вас, потому что в его реальности таких козлов, как вы, не бывает, или в ужасе броситься прочь, потому что вы кажетесь ему трехметровым, рогатым и изрыгающим пламя демоном.
Мне не оставалось ничего другого, кроме как поддерживать общую линию. Я перестал делить эфиры на утренние, дневные и вечерние, я просто садился и нес в микрофон все, что приходило в голову, понятия не имея, слушает ли меня вообще кто-нибудь. А что мне еще было делать?
— …А еще двадцать первого апреля бахаи празднуют Первый день Ридвана. Вы спросите меня, дорогие радиослушатели: «Ок, Антон, что еще за бахаи»? И правильно спросите — кого же еще спросить, когда нет гугла? Бахаи, дорогие мои, это такая странная секта, претендующая на звание настоящей крутой религии. Бахаизм синкретичен — не путать с кретинизмом! — и «экстремально иррационален». Нет, это не значит, что они прыгают в Великое Ничто с тарзанки на лыжах, просто они считают, что бог настолько непознаваем, что нефиг и дергаться, поэтому сильно экономят на святых писаниях. Чтобы окончательно сдвинуть вам крышу, упомяну, что бахаизм — ветвь бабизма, но бабы тут совершенно не при чем, а священная книга бабистов — Персидский Байан. «Дайте в руки мне байян», — скажете вы и будете правы, хотя этот совершенно другая история…
Вернувшись с реки, я пришел на угол Блаватской, дом сорок два и набирал пятизначный номер до тех пор, пока занавеска не перестала шевелиться, а трубка не была снята.
— Здравствуйте, Антон, — сказал неуверенно детский голос. — Знаете, вы мне снились. Я подумала, наверное, вы не маньяк — во сне вы совсем не выглядели злым.
— А как я выглядел?
— Немножко глупо, — хихикнули в трубке. — Простите. Но вы были босиком и в такой смешной одежде…
Не вижу ничего смешного в камуфляжных шортах, но почему бы и нет, в конце концов.
— Ты не хочешь выйти погулять? — сказал я, поневоле чувствуя себя коварным педофилом, выманивающим жертву. Проклятые штампы.
— Я не могу, — ответила девочка очень серьезно. — Я не знаю, как.
— Хорошо. Подожди, не клади трубку, я попробую… — я, не прекращая разговаривать, обогнул дом со двора и зашел в угловой подъезд. Связь, к моей досаде, прервалась — покрытие тут действительно было так себе, и дом заслонил базовую станцию. Я поднялся на площадку первого этажа и обнаружил, что дверей на ней нет. Видимо, когда квартиры продали под магазины, их заложили кирпичом и заштукатурили — одна сплошная, крашеная синей масляной краской стена.
Я вышел на улицу и снова позвонил, но бездушный голос ответил: «Неправильно набран номер».
Когда я обогнул дом, на месте окон квартиры была пыльная витрина с табличкой «Аренда», сквозь которую можно было разглядеть внутренности неудачливого пидор-бутика «Веселые ребята». Вероятно, где-то там внутри скрывалось и швейное ателье, но его не было видно. Потоптавшись у входа, я пошел на работу — а что мне еще оставалось делать?
— …А еще в этот день отмечают Международный день культуры. И не надо хвататься за пистолет и другие места, даже несмотря на то, что его Рерих придумал, будь он неладен. Кстати, чтоб вы знали — добрый Рерих в первую очередь имел в виду, что при войнах и прочих массовых смертоубийствах культурные памятники должны не разрушаться, а переходить победителю целыми и невредимыми. Смыл кровь из шланга — и пользуйся. Собственно, об этом и есть тот самый «Пакт Рериха», иначе «Положение о защите объектов», в честь которого праздник. Чтобы культурный объект не разрушили случайно, перепутав с сортиром или забегаловкой, Рерих придумал специальный знак, как будто зайчик в ямку насрал. Им предполагалось маркировать ценные сооружения, для последующего учета и реализации. Позже его стыдливо переименовали в «знамя мира».