Календарная книга

Тут включился свет, и через минуту появился наш Серёжа. Извиняющимся тоном он сообщил, что тут стояли жучки, а не обычные пробки. Чего уж говорить об автоматах, вот полыхнёт и…

— Не болтай, — беззлобно прервал его Николай Павлович. — Тут дело серьёзное, нужно подумать. Лучше, Серёжа, принеси, на чем сесть.

«На чём сесть» оказалось сперва стулом для Николая Павловича, а затем табуреткой для меня, которую принесла всё та же соседка.

Серёжа остался стоять у нас за спинами.

— Так, — вышел из транса Николай Павлович. — Открой дверь, только внутрь не суйся.

Серёжа повозился с замком, и замок скоро обиженно щёлкнул.

Николай Павлович аккуратно отворил её, и мы уставились в черноту.

Наш начальник поманил соседку и строго сказал:

— Швабру дай.

Женщина принесла швабру, и Николай Павлович засунул палку, не снимая тряпки, внутрь и нажал ей что-то. Внутренность комнаты озарилась противным жёлтым светом.

Соседка вдруг выплыла из коридорного сумрака, как рыба в аквариуме, и сообщила, что будет понятой.

— Нет, понятые нам без надобности, — просто сказал Николай Павлович, но сказал так, что соседку вышибло из поля зрения, как пробку из бутылки с шампанским.

Мы же снова заглянули внутрь.

Посередине комнаты стоял круглый стол овальной формы, покрытый скатертью. Даже на расстоянии было видно, какая она пыльная.

Несколько людей в старинного покроя пиджаках уныло смотрели со стен. Стёкла на портретах были припорошены пылью, как и всё в комнате.

Шторы закрывали вид из окна, а на тускло блестевшем паркете у стола лежал стакан.

Сперва я подумал, что Николай Павлович сшиб его шваброй, но тут же понял, что шваброй до него никак не дотянуться.

Стакан уронили давным-давно, и след уронившего в этой комнате давно простыл.

— Вот скажи мне, Серёжа, — сказал наш начальник, — Ничего необычного ты не замечаешь?

— Ну стакан там, — сказал Серёжа опрометчиво.

— Стакан-дело житейское, тебе к этой детали не привыкать. А вот на швабру ты смотрел?

— Швабра, как швабра. А что?

— А то, что гражданка Спирина принесла нам мокрую швабру. Я-то знаю, что она у неё в тазу на кухне стояла, потому что гражданка Спирина мыла пол, да ей в одночасье позвонили, и она сунула швабру в таз. Так и забыла пол домыть, увлёкшись своими бабскими разговорами. Но ты этого знать не можешь, однако ж мог при этом видеть, что швабру она нам принесла мокрую, а я вынул её из комнаты сухую. Значит, это дорогой мой Серёжа, что швабра высохла за то время, которое я ей шуровал, то есть секунд за пять. Усёк?

Серёжа усёк.

Да и я усёк, хоть мне слова и не давали.

— Значит это, дорогие мои члены комиссии, не то, что на жилплощади, которая находится перед нами, перерасход тепла, а то, что время там идёт чуть иначе. Вы на обои посмотрите.

Мы посмотрели на обои.

Теперь было видно, что обои с нашего края обычные, а чем дальше вглубь комнаты, тем больше похожи на лохмотья. Один лист даже отклеился и закрывал голову какого-то мужчины на свадебной фотографии. Супруга его с отчаянием смотрела в фотозрачок, будто понимая будущую проблему.

— Будь я человеком аморальным, — сказал Николай Павлович, — я бы попросил гражданку Спирину побыть понятой, коли она уж так хотела, и зайти поперёд нас в комнату. Не сдержавши своего любопытства, она бы туда вошла, и чёрт его знает, чтобы от неё осталось, когда она дошла бы до стола. А женщина она с большим любопытством, что сгубило, как известно, не только кошку.

Мы переглянулись, а из дальнего конца коридора раздался протяжный женский стон.

— Вот что, милый, сделай, пожалуйста, запись в журнале вызовов, — посмотрел Николай Павлович уже на меня. Я раскрыл гроссбух, который всё время держал под мышкой и замер.

— Генератор, тип два, подлежит выписке. Жировка прилагается. Есть жировка?

Я быстро закивал — жировка прилагалась к заявке на вызов.

— Вызвана служба очистки. Записал? Вызывай теперь. Да не со своего, звони с местного.

Я не без труда стал набирать знакомые цифры на телефоне, что висел в коридоре. Телефон был старинный, с номерным диском, и я набрал правильный номер только со второго раза.

Через полчаса в открытую дверь квартиры заглянула голова в форменной кепке.

За ней появились люди со шлангом, который они с пыхтением тащили по лестнице.

Шланг был серый и гофрированный. Ребята в комбинезонах сняли косяк вместе с дверью, заменив это все на фанерный щит, в котором сноровистый Серёжа тут же вырезал фрезой дырку — точно по размеру шланга.

Туда-то и вставили серую гофрированную трубу.

Шланг начал содрогаться, и минут через двадцать дело было сделано.

Подождав минут пять, Николай Павлович велел отодрать фанеру. За ней обнаружилась ровная стена. Даже цвета она была такого же, что и поверхность рядом.

Николай Павлович для вида попридирался к цвету и фактуре, но было видно, что он доволен.

Жилица Спирина вдруг сгустилась из серого рассветного воздуха и проблеяла что-то про квартплату.

Николай Павлович ответил коротко: «Перерасчёт со следующего месяца», и она поймала эти слова, как нищенка — брошенный рубль.

Я сделал последнюю запись в книге вызовов, все мы расписались внизу.