Календарная книга

В просвете мелькнули ноги мертвеца, безжизненная рука — и вот новый повешенный качался в петле.

Чекисты ещё пытались поправить вмятины и складки гуттаперчевой маски, нервничали, торопились, и поэт слышал их прерывистое дыхание.

Когда, наконец, они ушли, Серёжа выбрался из шкафа и с печалью посмотрел в безжизненное лицо двойника. Прощаясь с самим собой, он прикоснулся к холодной, мёртвой руке, и вышел из номера.

Серёжа закрыл дверь, пользуясь дубликатом ключа, и вышел на улицу мимо спящего портье в полувоенной форме.

Ленинград был чёрен и тих.

Сырой холод проник за пазуху, заставил очнуться. Волкодав промахнулся — и ловушка поэта сработала, как, впрочем, сработал и чекистский капкан.

Теперь можно было двинуться далеко, на восток, укрыться под снежной шубой Сибири — там, где имена городов и посёлков чудны. Например — «Ерофей Палыч». Или вот — «Зима»… Зима — хорошее название.

Почему бы не поселиться там, хоть место и пошловатое? Но нет, это бы вышло как-то нелепо.

Жизнь шла с нового листа: рассветным снегом, тусклым солнцем — сразу набело.

2022

Ноябрина (День земли. День весеннего равноденствия )

Раевский ехал в электричке.

Его гнала из дома любовь. Он влюбился сразу и бесповоротно — прямо на лекции по вегетативному размножению.

Девушка имела крепко сбитую фигуру и не менее крепкий характер.

Путь его лежал в известный всем дачный посёлок, прямо сказать, посёлок знаменитый. Жили там всяко разные академики и прочие уважаемые люди.

Раевский прижимал к груди коробку с подарком. Второй подарок лежал в кармане. Маша говорила, что её бабушка — страстная огородница. Всю жизнь Раевский ненавидел это копание в земле — в детстве его заставляли сажать картошку. Картошку! Не брюкву какую, и не сельдерей! Картошку, единственное, что тогда можно было купить в магазине! Помню! Помню!

Теперь он вёз Машиной бабушке автоматическую систему полива с компьютерным мозгом, что оказался не хуже, чем в его вычислительном центре. Немецкий сумрачный гений, сующий свой интеграл во всякое изделие, придумал управляющего огородом — поумнее многих садовников.

Прибор был чудовищно дорог, но дело того стоило.

«Маша, Маша, свет моих очей, — Раевский прижимался лбом к прохладному стеклу, — жар моих чресел… Тьфу, это не отсюда. Обещаю тебе, Маша, я понравлюсь бабушке, понравлюсь всем».

В этот момент к нему пристал продавец календарей и пособий по цветоводству на открытом воздухе. Раевский даже посочувствовал его бизнесу, но тот только сверкнул глазами:

— Какой бизнес, когда речь идёт о Великом Делании? Делание же таково — нам дана свыше пища, но и сами мы пища, и мы можем продлить время своё, а можем и продлить время нашей пищи. Для одного служат нам лекарственные травы, а для другого — домашнее консервирование.

И он полез в свой мешок с книгами.

В этот момент Раевского спас алкоголический человек, который не вошёл, а как-то даже впал в вагон, уцепился за скамейку и объявил: «Дорогие друзья! Вашему вниманию предлагается песня группы “Тараканы” под названием “Одноклассники”».

После того, как он спел всё это дурным голосом безо всякого музыкального сопровождения, конферанс продолжился, но продавца-цветовода рядом с Раевским уже не было. Алкоголический человек меж тем произнёс: «А теперь песня “Москва” группы “Монгол Шуудан” на стихи незабвенного Сергея Есенина. Оказалось, что певец строго цензурировал Сергея Александровича: он зачем-то пел вместо «проститутки» «проститётки».

Певец осмелился попросить денег и стоял над Раевским с минуту. Чтобы успокоиться, Раевский стал изучать людей вокруг. Напротив него сидела полноватая некрасивая женщина средних лет. Раз примерно в пять минут ей кто-то звонил и она, не слушая, с чувством говорила в свой портативный аппарат: «Пошёл в …» И прерывала звонок.

«Вот это, я понимаю, драматургия, — решил Раевский. — Мне скажут, что нарваться на женщину, знающую этакое слово — дело не хитрое. А вот такая дорожная пьеса в стиле Ионеско — редкость. Фокус именно в том, что ей звонят раз в пять минут, и кто-то ходит в неприятное место уже три четверти часа, делённые на пять, равно девять раз. И всё время одинаковым образом».

Но его размышления прервались, потому что поезд приехал на дальнюю станцию.

Покинув чрево металлического змея, Раевский скатился по неловкой лестнице с платформы и отправился по широкой тропинке к дачным участкам.

Он не без труда нашёл нужный номер и позвонил в крохотный звоночек на железном заборе. Дверь оказалась совсем не в том месте, где ожидалось.

С лязгом открылась калитка, и Раевский увидел сухонькую старушку.

— Здравствуйте, дорогая…

Старушка посмотрела на него, как на колорадского жука, забежавшего на грядку, и мрачно сказала:

— Хозяйка ждёт.

Его провели к дому через зелёные арки плюща. Ступеньки крыльца скрипнули, и он очутился на веранде.

Там, за огромным столом, сидела женщина такая обширная, что кустодиевская купчиха показалась бы всякому тростинкой. Что-то смутно знакомое шевельнулось в памяти Раевского.

О! Точно! Вот сюрприз — он влюбился во внучку Ноябрины Фенечкиной.