Календарная книга

Это был всем известный Великий мумификатор живой природы, составительница эликсиров бессмертия огурцов и помидоров, повелительница грибов и капусты. Ходили слухи о её волшебном огороде, но никто его не видел. А сейчас Раевский смотрел через мелко набранные в переплёт стёкла террасы, и грядки перед ним уходили вдаль до горизонта.

Говорили, что Ноябрина пользуется тем, что овощи не могут быстро бегать. Они, впрочем, чувствовали её приближение: картошка хотела зарыться глубже и молила кротов о спасении, репа и морковь, наоборот, пытались выдраться из земли, огурцы в страхе катались по грядкам. Но не тут-то было: ничто живое не могло ускользнуть от Ноябрины Фенечкиной, всё она превращала в пищу. Раевский как-то смотрел одну её передачу, где она солила и мариновала. Ноябрина показывала зрителю помидор и говорила: просто посолите воду, и помидор возьмёт только то, что ему нужно. Появлялся и огурец, про него говорилось тоже самое. Раевский тогда недоумевал, отчего Ноябрина Никитична так уверена в порядочности овощей. Но увидев её воочию, он понял — тут не забалуешь. Лишнего не возьмёшь.

Раевский поклонился в пояс (кажется, это понравилось хозяйке) и сел за стол. Маша стояла в дверях, но за стол не садилась.

Длилась оглушительная пауза — только огромная пчела пролетела под абажуром, сделала круг у головы Раевского и утонула в варенье.

Хозяйка смотрела на гостя, будто на росток рассады.

— Ну, в плечах не широк, зато руки-ноги на месте. Что там у тебя?

Зашелестели пакеты.

— Ах, эти басурмане, экие затейники. Ну, и кавалер у нас оказался не скупой. Ты иди, умойся, а вечером мне поможешь по хозяйству. Помни, на земле правды нет, нет её и выше — правда лишь под землёй, там, где сок и соль.

Вечером Маша проскользнула к нему в комнатку, и они обменялись быстрыми поцелуями. Любимая шепнула, что его будут испытывать.

Он вышел к ужину и увидел всех за столом.

— Ну, — сказала Ноябрина, — решила я отдариться. Подарок мой мал, да дорог, — и она достала откуда-то из-под самовара сложенную старинным способом бумажку.

— Будет тебе с Машей репка. Большая, как слон. Собственно, она так и называется «Репа-слон».

— Как слон? — эхом прошелестел Раевский.

— Да тебе ли бояться этих модифицированных растений, касатик? — ласково ответила Ноябрина, а Маша потупила взор. — Гены слона, гены репы — в чём вопрос? О чём ты хочешь спросить доктора сельскохозяйственных наук?

Как во сне слушал Раевский эту речь. Спрашивать ничего не хотелось.

— Сладенькая репка. Большая-пребольшая, прямо сегодня её и посадим.

Они вышли в сад и двинулись по тропинке. Раевский и не подозревал, какие большие тут участки. Они брели довольно долго, пока Ноябрина не велела остановиться и копать прямо здесь, у дорожки.

Ноябрина смотрела подбоченясь, как Раевский, пыхтя, делает углубление в земле.

— Растёт твоя репка быстро, так что тебе её караулить придётся. Будешь три ночи караулить свою с Машей репу, которая взойдёт через три дня. А тебе Маша, я запрещаю в это дело соваться.

Как стемнело, Раевский приступил к своим обязанностям.

Он сперва обошёл дом, печально размышляя о том, что его подарок не произвёл должного эффекта. Ишь, решил поразить Ноябрину Фенечкину! Тут весь участок опутан оросительными трубами и трубами дренажными, какими-то проводами и верёвками. Сам чёрт ногу сломит! Он обнаружил большой мешок и тут же сунул туда нос — лучше б он этого не делал: это оказался мешок с сухой горчицей.

В этот момент его окликнули. Одно из окон горело на верхнем этаже дачного терема, а в нём стояла его любимая. Маша делала ему знаки, указывая вниз. Это был совершено непонятый знак, и переспрашивать было не у кого, потому что Маша скрылась в глубине комнаты, а окно погасло. Но знак этот Раевский попытался запомнить.

Ночь обтекала его спокойно и медленно, как вода в реке со слабым течением обтекает дачника с удочкой.

Раевский сидел на чурбачке рядом с репой, и на рассвете стал задрёмывать. Вокруг были молчаливые овощи и больше никого. Никакой ночной житель не рисковал появиться среди грядок, разве рядом с репкой обнаружилоась дырка, похожая на кротовью норпу. Но разве придёт крот Ноябрине Фенечкиной в огород — себе-то на погибель?

Что Маша имела в виду? Что-то внизу? Приникнуть к земле? Или она намекала, что может спуститься? Раевский не мог с уверенностью трактовать этот жест.

Под утро он почувствовал дрожание земли.

По саду перемещалась какая-то тень, будто кот полз под одеялом.

«Вона чё, — смекнул Раевский и оглянулся кругом. — Где у нас тут шланг?»

Он быстро воткнул шланг в дырку в земле и открутил вентиль.

Внутри шланга булькнуло, и зелёная змея задрожала, плюясь водой в землю. Бугорок замедлил движение, и вдруг стал так же стремительно удаляться прочь.

Наутро, за завтраком, Ноябрина была невесела. Она сморкалась, чихала, и объявила, что простыла. Поэтому на столе появился мёд и малиновое варенье.

Варенья, впрочем, было море — но море это было фасовано во множество разноцветных и разнокалиберных банок.