Календарная книга

Начальник раскопок уже был на пенсии. Она позволяла ему бесплатно ездить в трамвае, но грозила делу. Пенсионеров редко принимают во внимание. Деньги кончались, и старик благодарил то, что есть ещё страны, где живут беднее — иначе он не нанял бы здесь рабочих. Трое студентов приехали сюда по ошибке, практику можно было пройти и на берегах Чёрного моря. Этих потянуло в пустыню за экзотикой. Старик хорошо знал таких — мальчикам нужна была пустыня с исчезнувшими реками, чтобы потом рассказывать об том девочкам, нащупывая при этом застёжки. Это пригодится и в старости — чтобы сказать: «Да много ли ты видел, сынок? Я в твои годы прошёл пустыни и горы, и мёртвые люди прошлых времён смотрели на меня пустыми глазницами». Таких старик знал во множестве. Некоторые из подобных случайных людей выросли, получили звания и ордена, стали начальниками, а потом умерли, став навек моложе него.

А эти ещё мало понимали в смерти, что им было до исчезнувшего народа.

Он думал о настоящем ученике. Он остался у него один. Вчера ученик приехал на раскопки, вернее, специально к учителю с нерадостной вестью. Сперва этот мальчик (для старика теперь все были мальчиками) был аспирантом, потом его заместителем. Сейчас, кажется, регалий у него было больше, чем у учителя. Ученик приехал, чтобы сообщить о своём предательстве.

Это был хороший ученик, один из лучших, что старый археолог видел за всю свою долгую жизнь. Поэтому ученик и приехал в другую страну, как если бы Пётр пришёл на свидание к Спасителю, чтобы рассказать, что ночью очень холодно, а с таким учителем к костру не пускают. Наверное, Спаситель просто сказал бы ему «Тогда грейся».

В пустыне, кстати, ночи были холодные, а к осени станет ещё холоднее.

Старику не нужно было объяснений — он ценил то, что ученик предаёт его с сожалением. Иногда его предавали небрежно или рассеянно, иногда просто трусили и путались в объяснениях, будто застигнутый в спущенных штанах любовник. Был, кстати, такой случай на глазах у него самого, и с тех пор старый археолог больше не женился.

Терять ему было нечего, кроме своих теорий, кроме города, который он не нашёл. А то, что не нашёл, особенно неприятно терять.

Многие народы вели кочевой образ жизни. Потом что-то в их движении замедлялось, и народ цеплялся за выступ в земле, увязал ногой в болоте. Перемещение в пространстве вскоре совсем останавливалось, и вот образовывался город.

Он мог быть потом сожжён, брошен, мог прийти в запустение — но это уже был обычный порядок вещей. Умершие в давние времена люди, к которым старик полвека уже испытывал особое, почти родственное чувство, жили иначе.

У них были города, и, по крайней мере, один, последний, попал в старые книги, которые были ещё круглыми, а не прямоугольными. Но потом вдруг они начали движение по земле. Люди снялись с места, оставили насиженные места и отправились в путь. Следы их были занесены песком, что случилось потом — неизвестно. Может их кочующий табор был окружён врагами, мужчины перебиты, а в их женщинах зрело потом чужое семя. Так растворились многие племена, куда более славные и многочисленные, чем это.

А может, кто-то из пастухов съел суслика и заразился чумой, а потом чёрная смерть скосила всех. Забытые младенцы беззвучно плакали близ смотрящих в небо матерей, а мужчины лежали ничком, разглядывая что-то внутри земли. Глаза им некому было закрыть. Могилы им никто не рыл, и хоронили их звери.

Или, наоборот, редеющий народ вступил в чужой город и растворился в нём. Второе поколение смешивает свой язык с чужим, Третье помнит колыбельную бабушки. Четвёртое не помнит ничего.

Это был мир устной памяти.

Было два письменных источника — один русский, где рассказывалось, как этот народ дрался с хазарами, и город на холме был сперва разрушен до основания, а потом отстроен. Подчинился ли он хазарам или погиб, а отстроен уже победителями, на старом или новом месте — было непонятно. Это были две строчки в перечислении, и много спорили, не ошибка ли это переписчика. Вторым был рассказ латинского монаха, который отправился на восток, предваряя странствие Марко Поло. Он встретился в пути с огромным караваном — тогда все караваны больше десяти верблюдов казались огромными. Монах застал народ уже в кочующем состоянии — вереница кибиток, людей и вьючных животных тянулась до горизонта. Монах с удивлением смотрел, как люди спят в сёдлах, и сонные мохнатые лошади тащат повозки. Целый город спал и, одновременно двигался. Впрочем, на стоянке монах слышал протяжные песни, и толмач объяснил ему, что поют об оставленной родине. О городе, полном зелени и цветов, о фонтанах и суете базарного дня. Но толмач не знал чужого наречия вполне, и руководствовался сходством языков, так что, может, он всё и выдумал. Монах записал странную историю, да только забыл указать имя кочующего народа.

Его было бессмысленно винить — монах видел тысячи людей, и развалины исчезнувших миров сопровождали его весь путь.