Календарная книга

— Как вы смели? Как вы… — в горле у неё забулькало. — Я дочь Фаины Бенегиссер! Как смели вы оболгать её? Она ничего не подписала на следствии, на её руках нет крови товарищей по партии. Клевета на святых людей не прощается никому!

И старуха заковыляла к выходу.

Эта история испортила Сурганову настроение на неделю. К тому же, чувствовал себя он неважно, и врачи советовали ему отказаться от кофе. По крайней мере, от кофе.

В начале осени он пришёл проведать могилу отца на Введенское кладбище. Отец хмурился на эмалевом овале, новых могил рядом возникнуть не могло, но фамилий на старых надгробиях прибавилось вдвое. Сурганов убрал жухлые цветы и упавшие ветки с могилы, а потом пошёл прочь. Для того, чтобы быстрее попасть к выходу, он свернул на неглавную аллею, — и прогадал. Её запрудила, шаркая, экскурсия, и протискиваться сквозь неё ему не хотелось. Всё было как обычно, несколько взрослых следовали за экскурсоводом, задавая идиотские вопросы, дети отставали и корчили рожи каменным ангелам.

Вдруг экскурсия встала, и Сурганов с разгона влетел в эту группу. Женщина, наставительно говорила обо всей неоднозначности российской истории, сконцентрировавшейся в биографии одной женщины, с которой начался русский феминизм. Перед ними был могильный обелиск с датами жизни. Доротея Шванц, молодая и прекрасная, сверлила Сурганова суровым взглядом.

Памятник казался новым. «Отреставрировали, — ответила экскурсовод на чей-то неслышный вопрос, — Кстати, я могу порекомендовать книгу по этому поводу. Там много ошибок, и кое-что не вошло, но начать можно и с неё».

09 сентября 2022

Белая куропатка (Прощёное воскресенье. За семь недель до Пасхи)

Утром в посёлке появилось чудо. По хрусткому снегу в стойбище приехал домик на лыжах. Позади домика был радужный круг — такой красивый, что погонщик Фёдор сразу захотел его коснуться.

Но на него крикнули, и оттого, что это было неслышно в треске двигателя, больно ударили в плечо.

— Без руки останешься, чудак, — склонилось над ним плоское стоптанное лицо. Таких лиц Фёдор никогда не видел раньше — оно было круглое и жёлтое, как блин.

Сам Фёдор в начале своей жизни звался вовсе не Фёдором, имя его было иным, куда более красивым и простым, но монахи из пустынной обители дали ему именно такое и брызгали в лицо водой, точь-в-точь как брызжут оленьей кровью в лицо ребёнка. Он с любопытством смотрел на пришельцев, для которых такие диковинные имена привычны.

В посёлок приехали четверо в кожаных пальто, и теперь эти четыре кожаных пальто висели на стене казённого дома, будто в строю. Оперуполномоченный Фетин пил разбавленный спирт в правлении колхоза, и его товарищи тоже пили спирт, оленье мясо дымилось в железных мисках на столе. Разговоры были суровы и тихи.

Фёдор слышал, как они говорили о местных колдунах, которых свели со свету. И колдуны оказались бессильными против выписанных специальным приказом красных китайцев. Из них и был человек со стоптанным лицом, которого Фёдор увидел первым. Колдуны пропали, потому что их сила действует только на тех, кто в них чуть-чуть верит — а какая вера у красных китайцев? Не верят они ни в Белую Куропатку, ни в Двухголового Оленя.

Четверо чужаков сидели в правлении всю ночь, ели и пили, а затем спали беспокойным казённым сном. Наутро они стали искать дорогу к монастырю. И вот они выбрали Фёдора, чтобы найти эту дорогу. Фёдор не раз гонял упряжку оленей к обители, отвозя туда припасы — и сам вызвался указать место.

Скрючившись, он полез в домик на лыжном ходу, что дрожал, как олень перед бегом, и потом дивился пролетающей за мутным окошком тундре — такой он её не видел. Повозка с винтом остановилась в холмах, отчего-то не доехав до монашеских домиков.

Люди в кожаных пальто стояли посереди долины — прямо перед ними, внизу, в получасе ходьбы, расположилась обитель.

Фёдор пошёл за пришельцами, потому что хотел услышать, о чём те будут говорить с монахами. Но никакого разговора не случилось — оперуполномоченный Фетин первым открыл крышку своего деревянного ларца на бедре, достал маузер, и, примерившись, стал стрелять.

Выстрелы хлестнули по чёрным фигурам, как хлещет верёвка, хватая оленя за горло. Монахи, будто чёрные птицы, попадали в снег.

Побежал в сторону только один из них, самый молодой, взмахнул руками, словно пытаясь взлететь, но тоже ткнулся в землю.

Последним умер старик игумен, что посмотрел ещё Фёдору прямо в глаза перед смертью. Он, казалось, загодя готовился к этому концу, и убийцы были ему не интересны, а вот Фёдор чем-то привлёк внимание игумена.

Но всё кончилось — и хоть лишней деталью ушедших жизней топился очаг, булькала на нём пустая похлёбка, но люди в кожаных пальто уже ворошили какие-то бумаги.

— С колдунами было сложнее, — сказал китаец. — Они не знали, что умрут, оттого так и метались, торгуясь со смертью. А этим умирать привычно.

Оперуполномоченный складывал в мешки вещи, последней он достал небольшую чашу.

— Золотая? — спросил китаец.