Календарные дни

По известной уже во всем мире и порядком поднадоевшей душевной доброте грачевцы бережно уложили начальство в ладонь Степана Полиадова и поволоклись в местную реанимацию.

План по молоку, говорят, успешно завалили в тот год. И это трепетно отражала новая районная сводка, с большой быстротой замелькавшая по учреждениям.

Зато баня заработала на полную мощь, и помытый грачевец спешит по делам спокойно и вековечно.

ТРЕХРУКИЙ

Конного завода кузнец Михаил Густотелов к женщинам был ласков, но крут.

— Случится накоротке любовь, — делился с товарищами мастер высшего разряда, — предпочту королеву.

Конюхи и наездники постарше скалили зубы, хмыкали. В быту у коваля все топорщилось против воззрений и жажд. То ли королевы, даже плохонькие, перевелись, то ли прописались неблизко, но женщин высоких кровей кузнецу за полвека не досталось. Однако мужик на судьбу не ежился, верил в счастливую звезду и брал женщин, которые поближе.

Три раза затевал свадьбы Густотелов и, по мнению жителей конного поселка № 9, не совсем удачно.

Первая, Нюрелла, через год настроилась без памяти на передовика городского тира Сулеймана-полуоглы, вращавшегося в картежных кругах под кодом Дундук, и откочевала к зюйд-зюйд-весту. Вторая жена, Евдокия Макашина, запамятовав о муже и кулинарно-интимных обязанностях, вечерами прибивалась к парашютной вышке в парке имени Культотдела. Забравшись выше смога, она опоясывалась лямками и бросалась на планету. В один из соскоков отважная допризывница неловко села на копчик — ее отправили в райские здравницы. Густотелов, полгода не получая от супруги известий, обеспокоился и посетил Крымский полуостров. Выяснилось, что Евдокия активно жила с местным кружком дельтапланеристов.

— Лошаки твои вот где! — Дуня резко кинула ладонь от кадыка. — Извини, Густотелов, не жена я тебе, если к поднебесью не прикипишь!

— Очнись от игрищ, Евдокия! — поразился кузнец. — Ты законом со мной поставлена жить, а не с этими рукокрылыми! Метнемся в заоблачное — кто навоз на фермах топтать будет?

— А не мое дело! — отвечала Евдокия решительно, приторочив себя к летательному аппарату. Через минуту она навек растаяла для Михаила в голубой дымке виноградно-цементной долины, прокаркав на вираже:

Чуть больше солнца, стал бы жаркой пылью.
Чуть больше неба, я бы в нем исчез…

— Антона Мачадова стихи! — остался на слуху кузнеца крик летуньи. — Прощай, валенок конзаводский!

С третьей женой природа наконец снизошла к Густотелову. Веруня Каляева была из родной деревни. В девичий медонос Густотелов отторгнул ее по причине чрезвычайной сопливости и смешливости. Теперь, к сорока годам, женщина подсохла, посуровела, около нее кружили два мальчика и девочка.

Тяжела статями и лицом светла Вера Густотелова-Каляева, а все ж омедлилась в движении к венцу женского расцвета. Утром припозднится с мягкого ложа, красивые глаза от кухни с горшками отведет. Невелика, конечно, слабость — поленение, но в кузнеце копилась муть. Случалось, заспешит, прикрикнет — да после трех горнистов, которые ей уже по груди отросли, Веруня и ухом не вела на возвышенный голос коваля.

Однако семейное смятение не отразилось на производстве — ни одна лошадь у коваля не захромала.

— Ковать, Михаил Иваныч, державное железо — не перековать! — ранними зорями ворковал Иона Уздяев, наваливаясь брюхом на стратегический штакетник огорода.

— Будь спок! — заботливо откликался коваль, — Оправдаю доверие!

— Скуешь весь феррум — куда прыть трудовую притулишь? — допытывался сосед и тут же вербовал: — Ходи ко мне в помощники — завалим рынок огурцом!

— От огурца зубы крепнут, да разум слабеет! — резал Густотелов. — Вон ты какой белозубый!

Оба мужика, взбодренные антагонистической перекличкой, разбегались по делам.

Гражданин Уздяев был крепким, пушистым с лица и с некоторой гордынью в шаге. В свободное от овоща время он копил валдайские колокольчики для услады отработанной души. В конпоселке, правда, не ведали, где Иона захватил к сорока пяти годам пенсию и с каких подвигов так заманчиво приустал. Возник гражданин в селе внезапно, но надежно — сошелся с самой благосостоятельной вдовой района Зинаидой Указовой. На дознания любознательного деревенского контингента о муже счастливая женщина, обильная телом, скотом и домом, закатывала глаза и сознавалась:

— Совсем он меня законопатил!

Уразуметь ее было трудно. Ранее вдова так же жаловалась на крупный рогатый скот, или на кабана, или на обширный огород.

А Иона Уздяев лично заявил в беседе с директором конезавода Александром Васильевичем Чеглоком:

— Сослан на пенсию из-за нервных перегрузок в возглавляемой мною контрольно-наблюдательной организации. Функция у меня была злее, чем в «горячих» цехах страны. Хочу пожить на дачной местности, отойти от суеты и государственных видений.