Календарные дни

Из-за той же трехрукости Густотелов, в жизнь не слизнувший капли спиртного, попал в активисты антихмельного сопротивления. Третья — фальшивая — рука выскочила, когда голосовали за открытие в районе винного магазина. Она, можно сказать, облегчала жизнь в щекотливой ситуации. Густотелов, например, не раз голосовал за кандидата лично ему неизвестного, но уже как бы народным единомыслием приговоренного к высокой должности и безразмерному окладу. Настоящая рука не поднималась — высовывалась фальшивая и срамила согласием. Впрочем, у других было то же. В ту пору районный мужик настолько от общественной жизни облегчился, что вовсе укоротил процедуру собрания. Только обнаружит себя в каком-нибудь зале, так сразу руку тянет и бежит к выходам. А ведь и дельное говорили на сходах.

…В Швеции тем временем дозревал скандал. Шведы сильно разминулись во мнениях о лишней конечности русского. Коннолюбительское, а позднее все дееспособное общество распалось на несколько толков, что и неудивительно при многопартийной системе.

Материалисты заявляли, что третья рука пермского кузнеца оптический обман безо всякой мистики и придури. Русский придал конечностям такую быстроту, что одна его рука раздвоилась и завибрировала — как зубцы камертона при ударе. «Эффект дополнительной конечности, — писала одна временно прогрессивная газета, — связан с состоянием русской души — таинственной удалью».

Верующие граждане — таких было большинство — открыто говорили о небесном промысле. Поддержка бесплотными советского коваля расценивалась как наказание шведу за нерадение к церкви.

Противники наши сначала завопили о «руке Кремля», а потом и вовсе докатились до абсурда, порочащего гармоническую анатомию советского человека. Они утверждали, что пермский сельскохозяйственный рабочий Густотелов прибыл в Швецию трехруким. Аномалию скрыл, надеясь провести простодушных северян и умыкнуть в запретные уральские края приз — килограммовую золотую подкову. Мракобесы призывали судейских выступить против двух правых русского, хотя тут же признавали, что две правые законнее двух левых, — то был откровенный намек на рвущиеся к власти две либеральные партии.

Шведская академия ортопедических и сопряженных наук выдвинула свою гипотезу. По ее версии, русские наладили массовое изготовление конечностей человека, включая голову, из соединительно-белковой ткани животных. Называли и предположительный адрес тайного полигона — курганскую клинику доктора Гавриила Илизарова.

Только Свен Петерсон, проигравший Густотелову десять минут и пару лошадей, объявил журналистам, правда, нырнув предварительно в себя минут на сто, что русский — суперкузнец, работа его безукоризненна, победа заслуженна.

Много позднее в ночном разговоре с конюхом Бердяевым Густотелов выразился о турнире в Стокгольме без особого подъема и спортивного фраерства:

— В чужой стране да без денег — до ликования ли было? Только и мыслев, чтоб домой впустили. Предупредил там один: не обскачешь, мол, врагов — считай себя невозвращенцем. Ковку ту я еле-еле — на пупе — вытащил и чуть не загнулся после от раздражения килы! И подкову ту мне пощупать не дали — забросили ее вверх по инстанциям.

— Каждый по-своему из нужды скребется, — мудро ответил Бердяев, теплея голосом на признание. — Да не все — по совести.

Бердяев знал, что Густотелов всю жизнь по-своему выбивался из нужды. Все помыслы коваля были направлены на то, чтобы иметь возможно меньше вещей, а главное — не нуждаться ни в одной из них. Такую принял на себя схиму. Даже лозунг о конечной цели человечества как об удовлетворении и материальных потребностей кузнец долго не принимал, думал — вражеский.

Густотелов звякнул засовом и шагнул в кузницу. Тотчас поднялся навстречу мучной запах шлака и окалины. Кузнец любил и знойный каленый, и вчерашний осторожный запах рабочего железа и угля так же сильно, как сытный запах хлебного поля. Ему иногда даже казалось, хотя сроду не занимался этим, что он смог бы нарисовать эти запахи, до того они были ощутимые, телесные.

Угли еще теплились. Михаил Иванович поворошил штырем, качнул, игнорируя электропривод, руками мехи́. Стены осветились, исчез пыльный налет на предметах. В сердце коваля неспешно натекала радость. Именно в первые минуты перед делом Густотелов и ловил ее сполна, а потом вбегал с заказами растревоженный мужик и превращал все в заботу. Михаил смахнул с наковальни пыльцу, вложил в огнь несколько стальных прутьев.

Я помню, как с дальнего моря
Матроса примчал грузовик, —

негромко, но с обнаруженным чувством запел кузнец:

Как в бане повесился с горя
Какой-то пропащий мужик…

Густотелов надел фартук, поворошил заготовки, вопросительно поглядывая на дверь:

Как звонко, терзая гармошку,
Гуляли под топот и свист,
Какую чудесную брошку
На кепке носил гармонист…