Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Весенние праздники. XIX - начало XX в.

Естественно, что такой своеобразный, экзотический обычай, всегда приурочиваемый к весеннему сезону, давно уже интересует исследователей и породил много попыток объяснения. Предложено, например, объяснение в духе мифологической символики: изгоняемый или уничтожаемый предмет — чучело, кукла, маска — это символ зимы; а сожжение, утопление или выбрасывание его — это смена зимы весной или летом. Такое толкование (его давала старая мифологическая школа Гримма, и оно до сих пор удовлетворяет многих), казалось бы, опирается на очевидные факты, вернее на один непреложный факт: обряд совершается именно весной. Само население также иногда (например, в Польше) воспринимает уничтожаемое чучело как символ ухода зимы. Вместо него в село приносят лето — так говорится в обрядовых песнях чехов и словаков.^{972}

Но перед нами обычай, несомненно более сложного происхождения, в него влились разные элементы. Прежде всего в обрядах сожжения карнавала (или как бы его ни называли) всегда отчетливо видна идея уничтожения или изгнания чего-то нечистого, опасного, значит, в основе его лежит идея очищения. Но что же это за зло, от которого хотят избавиться?

Джемс Фрэзер попытался разрешить этот вопрос, поставив европейские карнавальные обычаи в связь с более широким кругом обычаев, распространенных чуть ли не по всему свету, — обычаев публичного очищения от зла, от нечисти, от греха. Во многих случаях это делалось в такой форме, что накопившиеся грехи, болезни, неудачи и пр. переносились на голову живого существа, животного или человека, которого в прошлом убивали или изгоняли как искупительную и очистительную жертву, как «козла отпущения». Такие очистительные обряды совершались не обязательно весной, но и в другие времена года. Фрэзер считал также, что вещественный или живой символ изгоняемого зла может быть одновременно и воплощением божества — духа растительности, которого убивают и хоронят, чтобы он вновь возродился, и, кроме того, воплощением смерти, которую стараются отогнать. У народов Европы подобные обычаи получили смягченную форму: «козлом отпущения» стало уже не живое существо, человек или животное, а их символическое подобие, соломенное чучело или кукла.^{973}

В пользу этого мнения Фрэзера говорит тот факт, что у многих народов Европы обряд изгнания карнавала окрашен как бы моральным оттенком: чучело Карнавала перед его уничтожением или изгнанием подвергается шуточному суду, его обвиняют в разных совершенных им преступлениях и присуждают к смерти.

Французский этнограф Арнольд ван-Геннеп, соглашаясь отчасти с теорией «козла отпущения», рассматривал весенние очистительные обряды в свете своей общей концепции, согласно которой все магические, религиозные и прочие обряды всегда сопровождают какой-то переход от одного состояния к другому, переход, который внушал древним людям беспокойство и опасение; в данном случае — это переход от одного сезона к другому.^{974}

По-видимому, истоки этого распространенного почти у всех европейских народов финального обряда карнавала следует искать в очень отдаленном времени: сходные по форме и смыслу ритуалы совершались еще в древнем Риме во время праздников сатурналий и встречи весны.

В период средневековья в большинстве стран Европы обряд сожжения соломенного чучела стал исполняться дважды: в заключительные дни масленицы и во время пасхального поста. На этот последний обычай и на одно из наиболее распространенных его названий — «вынос смерти» обратил внимание немецкий исследователь Фридрих Зибер (ГДР). В своей книге «Немецко-западнославянские отношения в весенней обрядности» он приводит много исторических свидетельств о бытовании подобного обычая в центральной Европе.^{975}

Самые ранние о нем упоминания восходят к XIV в. (1366 г.) и происходят из Чехии, из Праги: это синодальное запрещение низшему духовенству принимать участие в «постыдном обычае» носить по улицам города изображение «смерти» (mors). На основании этого Зибер предполагает, что эта обрядово-магическая борьба со смертью вошла в обычай в XIV в., после «черной смерти» — чумы, поразившей ужасом Европу в середине этого столетия. Подобные запреты повторялись и позже, значит, обычай изгнания «смерти» продолжал исполняться. В XV в. есть известия о бытовании того же ритуала у поляков, у немцев. Видимо, обычай этот распространялся, переходя от одного народа к другому.