Читаем Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Летне-осенние праздники полностью

В некоторых обрядах, распространенных и в Шотландии и в Уэльсе, имеются мотивы оплакивания духа растительности. Один из таких обычаев, бытовавший в Шотландии и Северной Англии в XVIII в., приведен в книге известного исследователя британских календарных обычаев А. Райта. Он назывался «Крик шеи» («The cry of neck»). Сноп, сплетенный из последних колосьев, называли «горлом» или «шеей» (по-видимому, как замечает Фрэзер, представляя себе этот сноп как шею духа хлеба, обезглавленного во время жатвы){302}. По окончании жатвы все участники ее становились в круг, посредине которого стоял человек с «шеей» в руках. Он приседал на корточки и, держа сноп у самой земли, начинал протяжно и жалобно выкрикивать: «ш-е-е-я, ш-е-е-я, ш-е-е-я!» Его крик повторяли все жнецы. Так повторялось трижды{303}.

Судя по другим источникам, в XIX в. этот обряд трансформировался значительно, хотя и продолжал сохранять свое старое название. Но в некоторых областях этот же вариант обряда носил название «крик жеребенка» или «крик кобылы». Измененный вариант обряда стал заключаться в следующем: жнец, которому удавалось срезать последние колосья, подбирал их, поднимал высоко в воздух и трижды громко кричал: «Она у меня!» Другие жнецы также три раза его спрашивали: «Что у тебя?» — «Шея! Шея! Шея!» (или в других вариантах «кобыла»). «Чья шея?» — спрашивали его. В ответ он называл имя владельца поля. «Куда ты пошлешь ее?» — «Такому-то» (он называл имя одного из соседей, еще не окончивших жатву){304}. В описанном обычае ясно видно, что от духа хлеба или растительности старались отделаться, передав его другому фермеру.

В соответствии с народными представлениями последний сноп получал и свое название. Чаще у всех кельтских народов и изредка у англичан его называли «старой женщиной». Так, по-гэльски он назывался «старуха» (cailleach) или «старая женщина» (carline){305}. В Уэльсе последний сноп называли «колдуньей» или «ведьмой» (gwrach){306}, в Ирландии — «бабушкой» (granny) или также «старухой». В низменной Шотландии (Лоуланд) последний сноп называли «старухой», если жатва заканчивалась поздно или же если его срезали после захода солнца{307}. В остальных случаях последний сноп назывался «девушкой». В этой области, возможно, была как бы переходная зона между двумя комплексами обрядов. Интересно отметить, что и в этническом отношении шотландцы Лоуланда отличались более смешанным составом, чем, например, жители Хайланда.

Часто встречались также олицетворения последнего снопа в образе какого-нибудь животного. Названия «заяц», «кобыла», «хромая коза», «собака» существовали параллельно к основному названию «старуха» или подменяли его.

По существовавшим поверьям последнее обиталище духа растительности — сноп мог принести несчастье в дом и поэтому от него старались отделаться, подбросить его фермеру, который еще не закончил жатвы. Так, на Шетландских и Оркнейских островах снопу придавали сходство со старой женщиной — надевали на него женское платье, чепец и потихоньку подбрасывали на соседний участок. Или же парень садился на лошадь и на полном скаку бросал сноп под ноги жнецов. Это вызывало ярость, его преследовали и, если догоняли, жестоко наказывали{308}. В Уэльсе же «колдунью» парень тихонько подносил к участку, где шла жатва, и бросал ее прямо на серп соседа, а сам быстро убегал, так как рассерженные жнецы бросали ему вслед свои серпы{309}. На о-ве Скей (Гебриды) фермер вместо того, чтобы посылать сноп со своего поля, тайно делал на участке соседа из стоявших еще колосьев причудливую копну, которую здесь называли «хромая коза»{310}.

В некоторых местностях «старуху» просто уничтожали, как и всякую вредную нечистую силу. В Ист-Ридинге, например, в последний день жатвы сжигали на поле хлебный сноп. Этот обряд носил название «сожжение старой колдуньи».

Среди уэльсцев встречался обряд и переходного типа — сноп доставляли на дом фермеру, владельцу поля, но при этом все домочадцы всячески этому препятствовали и старались не допустить в дом жнеца с последним снопом. Если все же жнецу удавалось преодолеть все преграды и внести в дом сухой и неповрежденный сноп, то он получал вознаграждение{311}.

Из описанных обрядов видно, что в прошлом дух растительности, воплощенный в последнем снопе, представлялся не только духом хлеба, но и духом растительности вообще. Обычно, например, перебрасывали последний сноп — «старуху», «ведьму», «кобылу» и пр. — от одного фермера к другому, пока вся жатва не была закончена. Хозяин, которому доставался сноп, должен был хранить его всю зиму. На Оркнейских и Шетландских островах изготовляли часто специальную соломенную собаку (Strae bikko), художественно сплетенную из соломы в натуральную величину, с поднятыми ушами и загнутым хвостом. Ее привязывали к повозке «Driltie» (так называли человека, последним закончившего жатву), на которой он вез последние снопы{312}.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное