Калевала

День и ночь работает в своей кузнице Вяйнемейнен. Такой шум и грохот поднял, что опять проснулся великан. Жжет его изнутри огонь — сил нету терпеть!

— Эй, ты! — закричал Випунен. — Откуда принесло тебя, изверг? Кто подослал тебя, мучитель? Выходи, собака, из моего чрева, а не то плохо тебе придется! Все мое войско выйдет против тебя. И колючий можжевельник, и стоглавые сосны, и островерхие ели — сотни мужей с мечами, тысячи героев с копьями придут, чтобы вышвырнуть тебя, чудовище!

А Вяйнемейнен словно и не слышит — бьет себе молотом по наковальне да качает мехи.

Все сильнее разгорается огонь. К самому горлу могучего старца поднимается жар от раскаленного железа, прямо на язык ему падают горячие угли.

Не вытерпел Випунен, закричал страшным голосом:

— Ты, не знающий матери, ты, собака без хозяина, уходи, пока не поздно! Говорю тебе, уходи прежде, чем взойдет солнце, раньше, чем пропоет петух! А не то кину я тебя в медвежью берлогу, загоню в топкие болота, потоплю в пенистом водопаде. Острыми когтями орла разорву тебя на части, клювом ястреба растерзаю на куски! Беги, несчастный, пока не поздно! Уноси голову, пока жив!

Отвечает ему из глубины утробы старый, мудрый Вяйнемейнен:

— Никуда я отсюда не уйду, мне и здесь хорошо живется. Вместо хлеба я ем твою печень, приправляю ее твоим жиром, варю на огне твои легкие. Скоро перенесу я кузницу в самое твое сердце и буду бить там своим молотом до тех пор, пока не услышу заветных слов. Не должны исчезнуть вещие слова, не должны потеряться песни, что хранишь ты в своей памяти.

Что делать? Пришлось Випунену отпереть ларец песнопений, выпустить на волю древние заклятья.

И вот запел он песни седой старины. Он пел о том, как зажглось на небе солнце, как загорелись звезды, как в первый раз проплыл по небу месяц.

Слова, как птицы, слетали с его уст, как резвые кони, рвались из его груди.

Никогда не слышал Вяйнемейнен песен лучше тех, что пел Випунен.

Тайны всякого мастерства, начало всякого знания открыл ему могучий старец.

И когда наконец опустошил Випунен свой ларец песнопений, сказал Вяйнемейнен из глубины его утробы:

— О Випунен, открой пошире рот, выпусти меня отсюда! Пора мне возвращаться в родные края.

— Что же, иди, — сказал ему Випунен. — Ты, я вижу, хитер, старый Вяйнемейнен. Ловко ты забрался ко мне в нутро! Хорошо, что теперь уходишь!

И славный песнопевец Випунен широко зевнул.

Проворной белкой, быстрой куницей выскользнул на волю старый Вяйнемейнен.

Немного времени прошло, и вернулся он домой, к своей недостроенной лодке.

Тремя словами, точно тремя ударами, достроил Вяйнемейнен свой челн: укрепил руль, поднял мачту, заделал корму.

И вот готова лодка. Выкрасил ее Вяйнемейнен красной краской, натянул синий парус, украсил нос серебром, отделал корму золотом и на рассвете прекрасного дня отправился в путь.

В суровую Похъёлу, в туманную Сариолу плывет по морскому простору старый, мудрый Вяйнемейнен.

Плывет и песней подгоняет ветер, торопит быстрые волны:

— Ветры, вы мой челн гоните,
Вы качайте, волны, лодку,
Чтоб не брать мне в руки вёсел,
Чтоб не пенить ими воду
На спине широкой моря,
На его просторе синем!

14. Илмаринен вместе с Вяйнемейненом едут в Похьелу свататься к дочери Лоухи

ано утром, прежде чем встало солнце, поднялась красавица Анникки — Илмаринена сестрица — и вышла на туманный бережок постирать белье. Выколотила его на катках, потом чисто-начисто выполоскала и села отдохнуть. Посмотрела на небо, взглянула на море — вверху солнце блестит, внизу волны сверкают. Посмотрела назад, посмотрела вперед и видит — чернеет что-то в устье реки, синеет что-то на морских волнах.

«Может, это стадо крикливых гусей? — думает Анникки. — Или это стая сизокрылых уток? Если так, летите своим путем по небесным просторным дорогам!»

Но не поднимаются утки, не взлетают крикливые гуси.

«Может, это рыбья стая? — думает Анникки. — Может, это лососьи спины? Если так, спрячьтесь под воду, уходите скорее в глубь потоков!»

Но не уходит под воду рыбья стая, не прячутся лососи в глубине морских вод.

«Может, это еловая ветка? Или это подводный камень выглянул со дна моря? Если камень это, — пусть покроют его синие волны. Если ветка, — пусть унесут ее пенистые гребни».

Но не прячется под водой камень, не уносят волны еловую ветку.

Это плывет вдоль берега дощатый челн. Борта у него красные, парус синий, нос украшен серебром, корма — золотом.

— Уж не брата ли это корабль, — говорит красотка Анникки, — уж не отцовский ли это челн? Тогда скорее плыви к родной земле, стань кормой к чужому берегу, носом повернись к нашей пристани. Если же чужой это корабль, пусть кормой повернется к нашей пристани, носом станет к своему берегу.

Но не отцовский это челн и не чужой это корабль.

Подплывает к пристани на туманном берегу, на мглистом мысу лодка Вяйнемейнена.

Спрашивает его Анникки: