Калевала

Вяйнямёйнен ловит рыбу не просто удочкой, но рыболовным (и охотничьим) приспособлением, в котором вместо крючка внутрь наживки вводилась заостренная с обоих концов сигарообразная палочка или кость, поворачивающаяся при заглатывании рыбой поперек ее горла или пищевода (лавня — Iavnis). Мы считали необходимым сохранить этот предмет в переводе, тем более что лавня — лишь одно из приспособлений для ловли рыбы, перечисленных в оригинале. У Бельского речь идет только об удочке.

Большой осторожности требуют при переводе строки, в которых отражены разного рода древние поверья, магические действия. Такими моментами особенно богата 46-я песнь, где рассказывается об охоте на медведя. Древние охотники не должны были произносить название зверя, а пользовались эвфемизмами — словами или выражениями, дающими описание зверя, на которого они шли охотиться, и действий, которые им приходилось совершать. Даже принеся добычу домой, охотники избегают слов, могущих повредить отношениям охотника и зверя. Совершенно недопустимы в переводе такие строки:

Помоги добыть удачу,
пособи убить медведя!

Не помешкал Вяйнямёйнен,
он содрал с медведя шубу
и на жердь повесил в клети,
мясо он в котел отправил…

(Перевод Н. Лайне и М. Тарасова)

Л. Бельский перевел эти строки ближе к оригиналу:

Помоги, пошли мне счастье.
Чтоб красу лесов поймал я!

(Песнь 46, 55–56)

Тотчас старый Вейнемейнен
Шубу снял с того медведя,
Тут же спрятал в кладовую,
Положил в котел он мясо…

(Песнь 46, 298–302)

Однако в оригинале первые две цитируемые строки не столь описательны. Обращаемся к новому переводу:

Дай, судьба, мне взять добычу,
завалить красавца леса!
Тут уж старый Вяйнямёйнен
шубу снять велел с любимца,
вынес на поветь амбара,
положил вариться мясо.

Как видите, в данном случае медведь сам становится гостем в доме охотника. Для него ставят вариться мясо, а потом его же садят с почетом за стол.

Поэтическая структура «Калевалы» — это цепь параллелизмов (прием, при котором последующая строка повторяет другими словами то, что сказано в предыдущей). Строки довольно часто аналогичны и синтаксически, и морфологически («Лисьи коготки — в кармане, в пазухе — медвежьи крючья», «В панцире мужчина крепче, муж уверенней в кольчуге», «Дева бурного порога, дочка быстрого потока». «Лодку к луде направляет, к берегу челнок подводит»). Такая структура придает тексту «Калевалы» зримую красоту и благозвучие. Мы стремились к более адекватной передаче этой калевальской формы:

Как у нашей свахи славной
в золотых кружочках шея,
в золотых тесемках кудри,
в золотых браслетах руки,
в золотых колечках пальцы,
в золотых сережках уши,
в золотых подвесках брови,
в скатном жемчуге реснички.

(Песнь 25, 635–647)

Гораздо труднее было соблюдать внутристрочные параллелизмы. Но во многих случаях, как нам кажется, мы добивались адекватности и здесь: «Сделал ноги, руки сделал», «слово молвил, так заметил», «спрашивает, вопрошает», «думу думает, гадает».

Другая особенность «Калевалы» — аллитерации (повторение первых звуков слов в строке). В связи с тем, что в финском языке ударение силовое и падает оно на первый и далее на каждый непарный слог, аллитерация является своего рода рифмой, но не в конце слов, а в начале. В русском языке такая передача аллитерации привела бы к искусственности звучания. Поэтому мы так же, как и другие переводчики, пользовались такого рода озвучиванием строк редко, чаше же всего прибегали к звукописи, свойственной русскому стиху: «песню племени поведать», «рода древнего преданье», «вековечный Вяйнямёйнен по морским плывет просторам», «Есть ли в доме, кто излечит злую рану от железа», «на песок ступил сыпучий».

Точно так же мы старались передать другие особенности стиля «Калевалы» (точные и зримые эпитеты, развернутые сравнения, гиперболы, метонимии). Если Лённрот обнаруживал в народной поэзии такие удачные с его точки зрения приемы, он оставлял эти строки почти без редактуры:

Лыжею скользнул по снегу,
словно быстрою гадюкой,
полозом сосны болотной —
как живучею змеею…

(Песнь 13, 197–200)

Но у Лённрота встречаются и такие сравнения, которые сочинены им самим: