Ступил сын на родную землю, поклонился матери, поклонился всей деревне, а красавица Похъелы все сидит в санях — ждет, чтобы ее на руках но двору пронесли.
Говорит ей добрая Локка:
— И ты, веточка черемухи, выходи из саней. Не жди, золотой цветочек, пока тебя возьмут на руки. Только малого ребенка на руках носят, только гордый не хочет сам шага сделать. Ты пройди, уточка, по двору своей свекрови, переступи, молодая курочка, через порог мужниного дома. Еще прошлым летом знали половицы этого дома, что будут ходить по ним твои ноги. Еще в минувшую зиму знала эта крыша, что будешь ты жить под нею. И окна эти ждали, когда ты поглядишь в них. И колышки на стенах уже наклонились, чтобы повесила ты на них свои платья. Эти двери сами отворялись, чтобы ты в дом вошла. Дверная ручка сама опускалась, по твоей руке скучая. В сарае корова мычит — молодую хозяйку подзывает. Жеребенок в конюшне ржет — сена из твоих рук просит. В закутке ягненок жалобно блеет — тебя зовет. Весь наш двор без тебя тоскует. Вся наша улица плачет, что ты по ней не гуляешь.
И вот вошли хозяева и гости в дом.
Никогда под этой прославленной крышей не бывало столько добрых людей! Сидят гости в белых одеждах, и кажется, будто это лес, убранный инеем. Как утренняя зорька, сияют серебряные уборы, как звезды в небе, искрятся золотые украшения.
И никогда за этим славным столом не было такого богатого пира.
Десятью своими легкими пальцами напекла добрая хозяйка Локка пирогов и хлебов, наварила пива, нажарила свинины, наготовила рыбы. Острые ножи иступились, столько лососей она разделала. Стальные лезвия погнулись, столько сигов она начистила.
А уж пиво и мед за столом без конца лились, чтобы могли гости смочить себе губы, чтобы весельем зашумел добрый пир!
Кто же споет на этом пиру песню?
Только кукушка умеет куковать, только певец может петь.
А кому же начинать песню, как не старому, мудрому Вяйнемейнену?
Славит он и молодую жену, и старую мать, и гостей славит, и сватов славит, а прежде всего — доброго хозяина, вековечного кузнеца Илмаринена:
20. Разгневанный Лемминкайнен отправляется в Похьелу, чтобы отомстить старухе Лоухи
А веселый Лемминкайнен живет себе и ничего не знает о свадьбе в Похъеле.
Вышел он как-то поутру пахать поле и видит — заволокло дымом край неба.
«Уж не огонь ли это войны, уж не дым ли это сражения?» — думает Лемминкайнен.
Посмотрел он одним глазом, взглянул другим и говорит сам себе:
«Нет, если бы война разгорелась, побольше был бы дым. Если бы пастухи жгли костры, поменьше был бы огонь. Знаю я, что это такое, — это варят в Похъеле пиво».
Прошел Лемминкайнен одну борозду и вдруг слышит — стучат по берегу быстрые копыта.
Понял тут Лемминкайнен: это празднуют в Похъеле веселую свадьбу.
Опустил он голову. Упали на его лоб черные кудри. От Гнева побелели щеки.
Бросил Лемминкайнен недопаханное ноле и пошел домой.
— Милая моя старушка, — говорит он матери, — готовь мне скорее еду, топи мне скорее баню.
Поел он, попил, смыл грязь со своего тела и говорит матери:
— Милая моя старушка, дорогая матушка, достань мне самую красивую рубашку, дай мне самый лучший кафтан.
Спрашивает его старая мать:
— Куда собрался ты, сынок? На охоту за рысью снаряжаешься, или лося идешь выслеживать, или хочешь настрелять белок?
— Родная моя матушка, отвечает ей веселый Лемминкайнен, — не пойду я за рысью, не буду я охотиться на лося, не хочу бить пушистых белок. Я иду в Похъелу, па веселую свадьбу, на шумный пир. Дай мне скорее рубашку получше, дай кафтан покрасивее, чтобы мог я погулять на той свадьбе, чтобы не последним из героев был я на том пиру.
Уговаривает старая мать сына: