Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы

Бесстрастное, экзотическое лицо на какой-то миг разительно, пугающе изменилось: возле тонких губ появились две вертикальные складки, меж которыми зазмеилась холодная, умная улыбка — словно в темном подвале вдруг вспыхнул — и тут же погас — яркий, режущий свет. Мадам ван Леберг стало не по себе; она возбужденно и нетерпеливо воскликнула:

— Ради всего святого, князь! Говорите же! Можно ли спасти моего мужа? Что для этого требуется? Только деньги?

— Деньги и сохранение тайны, — ответил индус.

IV

Сохранение тайны? Сначала это возмутило мадам ван Леберг. Сколько прекрасных, умных, добрых людей каждый день умирает вокруг нас: может быть, они остались бы жить, если бы метод этого удивительного ученого был им известен! Не преступно ли хранить его в тайне от человечества? Однако князь Ниведита (так звали индуса) не хотел слышать ни о каких компромиссах в этом пункте, и мадам ван Леберг решила, что дело тут, вероятно, в каком-то ужасном азиатском обете, обязывающем посвященных хранить тайну, в страшных угрызениях совести, которые, может быть, уже терзают князя, выдавшего один из сокровенных секретов йогов. Она смирилась.

Все доходы и часть семейного капитала они отдали на оплату чудесного снадобья, которое обеспечило жизнь больному пока что на полгода. Сама мысль, что он будет жить, почти исцелила ван Леберга; он во что бы то ни стало хотел встать с постели, задумывал планы больших романов — однако приступать к их выполнению не спешил: ведь впереди у него столько времени, а творчеству вредна спешка. Еще он мечтал о грандиозных коммерческих операциях на ниве литературы: не мог же он допустить, чтобы жена одна несла на своих плечах огромные денежные затраты, необходимые для поддержания его жизни; он должен взять на себя гораздо большую долю общих забот, чем до сих пор. Мадам ван Леберг как ни старалась, не смогла утаить от мужа, какую сумму ей пришлось отдать за лекарство; князь Ниведита и сам бы не согласился, чтобы друг его оставался в полном неведении. Благодарность ван Леберга не знала границ, вся семья была вне себя от счастья, и Париж не уставал радоваться известию, что жизнь замечательного писателя вне опасности. Ван Леберг, несмотря на слабость, на непрекращающиеся боли, вновь наслаждался жизнью, всеобщей любовью и славой.

Однако мадам ван Леберг, посчитав все, что у них оставалось, пришла к печальному выводу: прежний образ жизни им дальше вести невозможно. Она осторожно сказала об этом мужу, зная, что тот будет против всяких дальнейших жертв. Так и случилось: ван Леберг не хотел даже слышать о том, чтобы семья ограничила свои запросы. Он принялся лихорадочно писать, надеясь на гонорары; но висящее над головой сознание необходимости лишало крыльев его вдохновение, и он был сам недоволен тем, что создавал. Уныние и усталость овладели им, он вновь вспомнил свою болезнь, которую было забыл ненадолго, и решил, что будет сначала лечиться, чтобы избавиться от слабости и от боли: ведь это наверняка они, боль и слабость, лишают его способности к работе.

Вскоре он согласился, чтобы семья — временно, разумеется — перебралась на более дешевую квартиру и рассчитала часть прежней прислуги. Силы к нему, однако, не возвращались; под предлогом работы он целыми днями сидел без дела в своей комнате, уповая только на будущее, которое, благодаря чудесному снадобью, казалось неисчерпаемым и открывало его мечтам безграничные перспективы. Издатели не получали от него ничего — или вещи, написанные скучно и через силу; спустя какое-то время его читали только люди малообразованные. Но выдохшийся писатель напоминает обманутого мужа: сам он горькую правду узнает последним; так что ван Леберг, зная, что жизнь у него впереди, по-прежнему предавался мечтам о грандиозных успехах и взлетах. Мираж богатой и полнокровной жизни — мираж манящий и, как всякий мираж, убегающий, ускользающий — опять маячил перед его мысленным взором.

Тем временем экзотическое лекарство приходилось приобретать снова и снова, и добывание нужных сумм каждый раз оборачивалось невероятными хлопотами и трудностями. Состояние, которым владела семья, постепенно съедали долги. Доходы же все сокращались. Семье снова пришлось ограничить свои потребности. В городе разнесся слух, что ван Леберги разорились. Не зная, чем объяснить этот неожиданный крах, люди говорили о тайных страстях, о требующих огромных денежных средств восточных мистических оргиях, которым привержены то ли муж, то ли жена. Дружба с индийским князем лишь способствовала распространению этих слухов.