Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы

Третья минута. Джонни опорожнял лопату, ссыпая твердые черные куски угля на расплавленную, раскаленную массу. Топка отвечала таким шумом, будто это черти визжали при виде новых грешников, брошенных в пекло. А руки Джонни, освободившись от тяжести, уже поднимали лопату. И это была

четвертая минута, когда лопата вдруг становилась легкой, визг на пару мгновений ослабевал, и слышен был рокот машин, которые в соседнем машинном отделении сводили и разводили огромные стальные руки, будто гимнасты-великаны. В этот краткий миг облегчения в голове Джонни мелькали две мысли; первая: как он приедет домой и в деревенской корчме или в кругу девушек у колодца снова скажет:

— Тяжелая служба… очень тяжелая!..

И вторая: а вдруг он никогда не вырвется отсюда домой, вдруг его запрут в кочегарке, вдруг… но больше не оставалось времени на раздумья, потому что снова наступала

первая минута. Джонни с силой налегал на лопату, и она опять погружалась в бункер, и стук угля о лопату заглушал рокот машин. И так продолжалось минута за минутой, час за часом. Часы складывались в дни, дни — в недели, недели — в месяцы; в том году никого не отпускали ни в отпуск, ни на праздники; шла война, и они ни на день не прекращали работу и не причаливали ни в одном порту. Джонни не получал писем из дома, да и думать забыл о нем: с фронтов приходили страшные вести и леденящие кровь слухи. Джонни касался амулета — чему быть, того не миновать! — и вскрикивали вдали русалки, но он их не слышал.

Однажды утром раздалась глухая орудийная пальба, продолжалась она и на второй, и на третий день, и на следующий; в кочегарку эти звуки не проникали, но тех, кто находился на средней палубе, иногда заставляли настораживаться.

— А, это еще далеко! — говорил Том. Капитан кричал в рупор непривычные приказы, всю команду словно лихорадило. Джонни и боялся и в то же время успокаивал себя: это ведь произойдет быстро, ничего и не успеешь почувствовать, — а впрочем, надо работать изо всех сил, опасность же еще далеко, и вообще, на все воля божья.

Однако на пятый день снаряды внезапно стали рваться так близко, что корабль заплясал на волнах. Джонни в это время стоял с лопатой у топки.

— Смотри-ка ты, — буркнул он с показным хладнокровием, — чуть не зацепили!

И в тот же миг — шла вторая минута — его так шваркнуло о стенку, что уголь просыпался с лопаты: ужасный взрыв раздался совсем рядом с кораблем.

— Хорошо хоть не в топку упал! — сказал Том. — А то подпекся б ты, братец, изрядно.

И все загоготали:

— Жаркое бы из тебя получилось — будь здоров!

Не оставалось сомнений — корабль попал на линию неприятельского огня. Его орудия открыли ответный огонь, и при каждом залпе, раздававшемся с палубы, все это бронированное сооружение содрогалось, как чихающий великан. Снаряды противника вздымали вокруг корабля громадные буруны. Русалки уплыли далеко от него: они не любят сражений. Они плещутся в тихих спокойных водах или от души резвятся в бурю, когда гневается небесный владыка. Им нравятся бури, пугают их только безжалостные человеческие орудия.

Залпы следовали один за другим, и корабль кидало из стороны в сторону. На голой, почерневшей от сажи груди Джонни болтался в сумасшедшем танце грязный медальон. До медальона ли сейчас? Все работали, и казалось, никому и в голову не приходит мысль: а что, если снаряд угодит в котел?

— Нас тут разорвет на куски, — сказал Том, не мудрствуя лукаво.

Но его тут же высмеяли:

— Какие куски? Костей не соберешь!

И тем временем продолжали работу.

— Полный вперед! — раздался приказ из переговорной трубы. Они уже не разговаривали. Мышцы напрягались до предела, дыбились на лопатах огромные кучи угля, шипел в топке огонь, поглощая все новые и новые порции горючего. Упруго и нервно метались взад-вперед стальные рычаги, и все машинное отделение содрогалось, будто огромное сердце в минуту смертельной опасности.

— Полный вперед!

Корабль несся, как безумец, качался, как пьяница, и плевался железом; кочегары не слышали уже даже собственных слов. У Джонни кружилась голова, болела рука, которую он обжег, ударившись о горячую железную стену. Котлы готовы были взорваться, жара и грохот становились невыносимыми.

В коридоре раздались торопливые шаги, один за другим защелкнулись какие-то большие замки, и послышался металлический лязг задраек, который можно было различить в любом шуме.