Калифорния на Амуре

Нестор Васильевич отвечал, что он предлагает разумно взглянуть на положение дел и не губить людей попусту, а спокойно отступить, пока китайцы не взялись за них как следует. Никто им никаких препятствий чинить не будет, они – не китайцы, а граждане России. Собрали пожитки, нагрузили телеги, да в три часа и покинули Желтугу.

– Вам легко говорить, – сказал Прокунин, хмурясь. – Вы вчера приехали, да сегодня и уедете. А для нас это, считай, вторая родина. Кто же родину предает? За родину сражаются, за нее жизнь отдают.

– Не родина это будет для вас, а братская могила, – ровным голосом отвечал Загорский. Он увидел, что староста колеблется, что он и сам не хочет воевать, что, будь его воля, он, может быть, и сам бы ушел подобру-поздорову с прииска. Вот только характер его упрямый, да перевернутое чувство долга не позволяют отступить, поскольку с его точки зрения это будет поступок труса и подлеца.

– Ну, и как полагаете, я им это скажу? – спросил Прокунин. – Общий сход только что выразил свою волю и что же теперь – все назад? Это ведь не овцы на пастбище, это взрослые самостоятельные люди. Думаете, захотят они менять свое мнение каждые три минуты?

– Еще как поменяют, – отвечал Загорский, – сами увидите. Дайте только мне сказать им несколько слов, обещаю, что они меня послушают и глупости свои немедленно забудут.

Несколько секунд староста колебался, но потом все-таки кивнул.

– Ладно, – сказал он, – ладно. Будь по-вашему, говорите, пусть уж сами тогда решают. Не хочу брать греха на душу.

Они с Загорским снова поднялись на помост, и Прокунин поднял руку, призывая ко вниманию сход. Однако в дальнем конце поля началось какое-то волнение.

– Братцы, – кричал кто-то, – братцы! Китайцы уходят, манегры их за золото выпускают. Айда смотреть, как оно там будет!

Толпа, расслышав крик, поворотилась, как огромное животное и медленно, но с каждым мигом ускоряясь, потекла в сторону китайского поселения. Тщетны были все попытки Прокунина остановить толпу, он едва не сорвал голос, крича им вслед – никто не слушал, все двинулись к китайскому поселению в ожидании зрелища.

– И с этими людьми вы собирались воевать против китайцев? – саркастически осведомился Загорский. – Ни дисциплины, ни ответственности, ни понимания момента…

Прокунин ничего не ответил, только спустился с помоста и сам двинулся следом за толпой. Загорский поискал глазами помощника, увидел, что тот стоит отдельно ото всех желтугинцев, а рядом с ним – старый гольд Орокон. Тут же возле них, очень довольная и пушистая, как никогда, сидела Буся, похожая на меховой шар.

Загорский подошел к этой живописной группе, пожал руку старому охотнику.

– Куда иди, зачем? – спросил гольд, провожая глазами текущих мимо приискателей.

– Манегры забрали у китайских старателей золото, сейчас будут выпускать их с приисков, – объяснил надворный советник, думая, что Орокон не понимает происходящего.

Старый охотник с горечью покачал головой.

– Манегри знай, однако. Люди плохой. Золото бери, выпускай нет, убивай мало-мало.

Нестор Васильевич нахмурился. Гольд высказал те же самые сомнения, которые терзали и его. Однако Загорский надеялся, что манегры не решатся нарушить слово при таком количестве русских свидетелей, к тому же вооруженных.

Сейчас у них с Ганцзалином был выбор: тихой сапой покинуть Желтугу или пойти вместе со всеми в китайское поселение. Надворный советник выбрал второе. Неизвестно, как будут разворачиваться события. В случае неблагоприятного поворота пара опытных людей наверняка придутся к месту.

Орокон идти с ним не захотел, только печально кивал головой и повторял: «выпускай нет, убивай мало-мало».

Русская толпа собралась на возвышении, откуда отлично было видно долину: гарцующих на лошадях манегров и молчаливую толпу китайских приискателей, готовых по первому сигналу двинуться навстречу судьбе. Китайцев было не более трехсот человек, манегров – в два раза больше. Над китайцами развевалось знамя, призванное ясно указать на то, что это не бессмысленная толпа, а организованное сообщество, исполняющее все договоренности и того же ждущее от своих оппонентов.

Наконец, повинуясь, видимо, указанию командира манегров, вперед выступил главный от китайцев. Вероятно, это был новый старшина, избранный после бегства Ван Юня, а, может быть, у китайцев было два старшины – в этих деталях китайской жизни Загорский еще не разобрался. Следом за старшиной шли два помощника, в деревянном бочонке они несли золото, предназначенное как выкуп за жизни китайских старателей. Старшина и сопровождающие остановились саженях в пятидесяти от полка манегров и стали выжидать.

Командир манегров выехал вперед, рядом с ним ехали два его заместителя. Китайский староста и его помощники, кланяясь, передали золото главному манегру и застыли в подобострастных позах, ожидая, видимо, сигнала, который позволит старателям двинуться дальше.

И сигнал раздался.