Калифорнийская славянка

— Проснулся? Хорошо, — довольным, каким-то даже радостным голосом проговорил мужчина-колош и спросил:

— Ты русский?

— Русский, — кивнул Иван.

— Из крепости на Ситхе?

— Да.

— На охоту сюда ходил?

— Нет. Мы рудознатцы. Искали глину для кирпичей, руду железную и медную — что попадёт.

— Как звать тебя? — продолжал спрашивать индеец.

— Иваном.

— А я Нанкок, — ткнул пальцем себя в грудь туземец. — Ты — Иван, я — Нанкок. Понимаешь?

— Понял, понял, — заулыбался Иван.

— Ты не бойся, — сказал Нанкок. — Тебя здесь никто не тронет. Ты мой гость. А ещё зови меня Николай. Я крещёный. Ваш отец Никодим у нас многих крестил, и меня так назвал — Николай.

— Стало быть, ты Никола.

— Да, да… Никола, — кивнул головой туземец.

— Как я у тебя очутился, Никола?

— Тебя моя собака нашла. Ты на земле лежал. Собака почуяла. Ты не помнишь?

— Ничего не помню. И давно я тут лежу?

— Вчера весь день и еще ночь.

— А ныне что?

— Теперь день.

— Ты и в крепости нашей бываешь?

— Бываю, как не бываю. Торговать ходим к вам. Ты — мне, я — тебе. Хорошо. Только днём туда можно. На ночь нам оставаться у вас нельзя. Ваш правитель строгий. Шибко строгий.

— А ты меня туда отвезёшь, Никола? Мне домой в крепость надо. Я в долгу не останусь.

— Отвезу, как не отвезу. Только тебе туда ещё рано. Лежать надо.

— Меня дома ждут, Никола… А, может, уже и ждать перестали. У меня дома мука есть и табак. Одеяло ещё есть.

На лице Нанкока появилось оживление, но он сдержал себя.

— Лежать надо, говорю. Ты слаб, сил мало, дорога трудна. Как тебя такого везти. Нет, пока нет. Ждать надо.

Нанкок встал во весь рост, откинул завесь входа и что-то выкрикнул на улицу. Тут же в шалаше вновь появилась женщина, сидевшая недавно у изголовья Ивана. Нанкок что-то сказал ей и сиделка, взяв в руки деревянную чашу с каким-то питьём, поднесла её к болящему.

— Пей, Иван, — сказал Нанкок. — Это отвар наших трав. Он даст тебе силы. Пей. Потом она тебя накормит, а я вечером опять приду.

Иван недоверчиво посмотрел сперва на женщину, потом на поднесённую к его губам чашу.

Сиделка, поддерживая и приподнимая голову Ивана, чуть наклонила чашу с отваром. Иван глотнул, сморщился и отвернулся, но женщина не отстала и молча заставила его пить ещё и ещё…

После выпитого травяного настоя Иван уснул, а когда открыл глаза, то опять увидел всё тот же шалаш и себя, лежащего на звериных шкурах. Он и не заметил, как в шалаш вошёл Нанкок, вновь присевший рядом.

— Ну что, Иван, проснулся? — спросил Нанкок.

— Да я всё сплю и сплю. Со мной такого никогда не бывало.

— Тебя отваром не зря поили. Вот и спишь. Во сне к тебе силы возвращаются. Скоро совсем здоровым будешь.

— Когда в крепость поедем, Никола? Домой дюже охота. Мочи нет, — чуть ли не простнал Иван.

— Потерпи ещё немного, — успокоил его Нанкок. — Завтра солнце взойдёт — мы и поедем в твою крепость.

— Завтра!? — обрадовано воскликнул Иван. — Эх, целую ночь ждать.

— Лежи, — сказал Нанкок. — Ты ещё не совсем здоров… А ночь, что ночь — скучать не будешь.

Нанкок встал и, высунув голову из шалаша, что-то опять по-своему крикнул. Тотчас же в шалаше появилась женщина в накидке из одеяла. Она была лицом намного моложе той, что поила и кормила Ивана все эти дни.

— Вот, Иван… Дарю тебе на всю ночь эту женщину, — с улыбкой произнёс Нанкок. — Она лечить тебя будет. Тебе хорошо будет. Совсем выздоровеешь.

— Да… — не зная, что сказать, Иван глядел то на женщину, то на Нанкока. — У меня дома… Мне не надо, Никола.

— Э-э-э, я знаю, Иван. У вас в крепости на баб голод… Бери её, бери. Это моя жена… Ты не думай, у меня ещё есть. Зовут её Панниояк… Она твоя на всю ночь.

Нанкок вышел из шалаша, а Панниояк, постояв немного, сняла с себя накидку и, оставшись в чем мать родила, медленно подошла к лежащему на мягких шкурах Ивану и забралась к нему под одеяло.

Глава восьмая

Тем утром, когда Алёна в очередной раз устроилась на своём обычном месте ждать-пожидать Ивана, в поселении колошей на матёром берегу все мужчины-индейцы собрались в большом кажиме — доме для общих сборов племени.

Они сидели на земляном полу, устланном плетёными травяными подстилками. На небольшом возвышении перед собравшимися в мужском доме сидел на звериных шкурах сам тойон племени Котлеан. Подняв вверх руку и, дождавшись, когда в кажиме стало совсем тихо, Котлеан заговорил:

— Братья! Говорю вам: наступает день, когда мы, люди Ворона, вновь пойдём брать крепость пришельцев, как делали мы это не раз и не два с другими крепостями русских. Не позволим больше им бить наших зверей. Будем охотиться сами, а шкуры продавать… Если же не возьмём крепость русских, то они заселят всю нашу землю. У нас же другой земли нет, кроме этой земли наших предков. Так ли думают воины?

— Так! — прозвучало в ответ.

— В бою за крепость нам поможет белый англичанин капитан Гельбер. Он — враг здешних русских, дал нам ружья и пушки. Корабль белого капитана стоит недалеко отсюда. Его люди помогут нам… Нанкок, — обратился Котлеан к сидевшему рядом соплеменнику, — готов ли ты к поездке в русскую крепость? Здоров ли твой русский, чтобы отправиться с тобой?