Калифорнийская славянка

Нанкок прошёлся вдоль крепостной стены, свернул за угол и там увидел ещё одни ворота, но они оказались запертыми. Тогда Нанкок возвернулся к главным воротам, где Иван уже ждал его.

— Прими, Никола, мешок муки, одеяло и табак, как обещал. Спасибо тебе за всё, — поклонился Иван. — Приезжай ещё когда-нибудь. Ничего не пожалею.

— У тебя хороший баба есть, — с улыбкой сказал Нанкок. — Как не приехать. Скоро приеду.

Он крикнул своим спутникам. Те подошли, взяли товар и двинулись к лодкам. Нанкок ещё раз оглядел крепостные ворота и пошел за ними…

…А Иван с Алёной, взявшись за руки, направились от крепостных ворот совсем в другую сторону, к причалу, где чуть в стороне от него ждала и дождалась своего суженого Алёна.

— Вот тут я сидела каждый день с утра до темноты вечерней, ждала тебя. Ждала и молилась Николаю Чудотворцу. А тебя всё нет и нет.

— Да, долго, Алёнушка, заставил я тебя ждать. Прости, но так уж вышло. Всегда, когда идёшь в неведомое, то сам не знаешь, как долго выйдет. Уповаешь только на Господа… Вот и в этот раз…

— А что в этот раз? — быстро и с беспокойством спросила Алёна.

— Нас было трое рудознатцев. Искали мы глину, руды, какие попадутся. Взяли пробы в разных местах и уже пошли обратной дорогой, да немного заплутались. А моих напарников Митю и Егора туземцы стрелами убили… Я же поотстал немного: увидел куст малины и тебя вспомнил: как мы по ягоды ходили. Стал ягоды есть, да тебя вспоминать. Ребята же на берег речки вышли и меня кричали, а потом вдруг затихли… Когда к ним подошёл, то мужики порешены были, а туземцев след простыл. Так что, можно сказать, это ты от меня беду отвела. Не вспомни я тебя…

— Это всё Николай Чудотворец. Ему молилась… А что потом было?

— Потом я ребят похоронил там же, на берегу. Сумы их взял и пошёл вдоль реки. Не знаю, сколько времени брёл, только вышел к жилью туземцев совсем уже без сил, упал у их деревни, пока меня колоши не подобрали.

— Ты бы не ходил боле, Ваня… Такие страсти рассказываешь…

— Что ты, Алёнушка? Как не ходить. Ведь на государевой службе я.

— Пойдёшь ещё, опять вся изведусь, тебя дожидаючи.

— А ты понимать должна и… ждать, ежели любишь меня.

— Люблю, люблю, Ванечка. Люб ты мне, потому и боюсь за тебя, потому тяжко мне, когда тебя нет.

Иван обнял Алёну и глянул ей в глаза.

— Тогда выходи замуж за меня.

— Хоть сейчас, Ваня. Сказала ведь тебе.

— Сейчас и пойдём.

— Куда?

— К отцу Никодиму. Пусть уставит день, когда мы с тобой венчаться будем.

— Я согласна… Но только сходим сперва к моим батюшке с матушкой. А то как же без родительского благословения. Нельзя ведь.

— Ну так это само собой. К родителям твоим в первую очередь…

…Здесь, на Ситхе, у Ивана родных совсем не было. Оставил он их в Охотске, когда дал согласие служить компании рудознатцем в Ново-Архангельске, и два года назад приплыл на судне «Три иерарха» вместе с партией посельщиков, людей, осуждённых в России за какие-то грехи и вынужденных искупать их здесь, на краю земли.

Для обитателей Ново-Архангельска приход в гавань любого судна — праздник. В тот раз тоже все вышли встречать судно из Охотска.

Тогда-то и увидела Алёна впервые Ивана, сходящего по трапу на судовое пристанище со своей поклажей: кожаной широкой сумой за спиной да большим, тяжёлым ящиком, который потом помогали ему нести до казармы прибывшие вместе с ним такие же молодые спутники.

Но больше всего Алёне бросилось в глаза и сразу запомнилось светлое лицо парня, синие его глаза, статная фигура в суконном кафтане, подпоясанном красным кушаком и меховая шапка, из-под которой выпадала на лоб светлая прядь волос.

Иван, конечно же, тогда её не заметил, а встретились они с Алёной близко, познакомились и посмотрели друг другу в глаза намного позже, когда отец Алёны Сысой по заданию правителя Баранова искали с Иваном на Ситхе и на ближних островах глину, которую приходилось пока возить на судах с Кадьяка, а кирпичей для стройки на новом месте надобно было многие тысячи.

Он часто бывал в их доме, а Алёна так же часто встречала отца и Ивана, возвращающихся из недальних походов. С тех пор и стал Ванечка её суженым.

— …Ой, Ваня, а я так и не спросила тебя, — спохватилась Алёна. — Нашли вы, чего по горам-то искали?

— Мы там на матёром берегу, главное, глину нашли, да, вроде, и руду медную. Завтра же с Федькой в нашей лаборатории пробовать будем те куски на медь. А, может, и ещё чего выявим.

Иван Лихачёв, пробирных дел мастер, долгое время жил в казарме с посельщиками, пока не поставили рудознатцы свою избу, а рядом мастерскую-лабораторию с кузнечным горном, где они чинили пробы разных камней и руд, какие приносили из своих походов по здешним горам и рекам.

— У нас на Ситхе один только гранит, — сказал Иван, — а за проливом на матёром берегу земля богаче. Мы уже там белый мрамор встречали, пемзу, серпентин, халкидоны, сердолики и камень аспидный. Из него туземцы курительные трубки вырезают. А в слюдяном сланце мы и гранаты находили. Вот, смотри, какой я тебе принёс, — и Иван положил на ладонь темно-красный камень.