Калифорнийская трилогия

Машина катится на юг. И снова голова Джима буквально бухнет от проблем ОкО, никуда, видно, от них не денешься. С возвращеньем вас. Теперь только страшным усилием можно будет удержать хоть малый осколок того огромного спокойствия, которое охватило его в горах. Джим может потерять свой новообретенный мир, он понимает это – и боится этого.

По мере приближения к дому стихает и Таши; они едут в полном молчании.

К вечеру они миновали перевал Кахон, дальше пошли утыканные домами холмы, еще дальше – сплошь застроенная низина. Лос-Анджелес, Город Света. Огромная развязка, где Пятый встречается со Сто первым, Двести десятым и Десятым, кажется им абсолютно нереальной, это – какой-то элемент ландшафта чуждой и непонятной планеты, сплошь покрытой древним, миллионолетним городом.

Еще немного – и машина въезжает в ОкО; здесь все, по крайней мере, знакомо, так что удивление слегка притупляется. Этот инопланетный пейзаж им не нов, они здесь живут. Это – место ссылки, ссылки из того, другого мира, в который они так ненадолго наведались.

Таши довозит Джима до дома.

– Спасибо, – говорит Джим. – Все это было…

– Да ладно. – Все последние часы, пока за окнами машины мелькала Южная Калифорния, Таш пребывал то ли в трансе, то ли в глубоком раздумье. – А вообще – было действительно здорово. – Он протягивает оторопевшему от такого неожиданного жеста Джиму руку. – Увидимся.

– Обязательно!

– Ну – пока. И Таши уезжает.

Джим остается один, на своей улице. Он плетется в свою квартиру. Там – полный разгром, он и квартира великолепно соответствуют друг другу. Как и всегда. Он озирает последствия своей истерии, своего бешенства, озирает довольно равнодушно, но с некоторой примесью… сомнения? ностальгии? Чего-то в этом роде. И печально вздыхает.

Через кучи хлама, по вытряхнутым со стеллажа книгам, по расшибленным компакт-дискам и изуродованным дискетам Джим идет в ванную. Раздевается. Да, прилично досталось этому грязному телу. Он становится под горячий, сколько можно терпеть, душ. Наркотическая смесь из равных долей жгучей боли и наслаждения; он приплясывает и поет:

В околоплодные воды любви Я без раздумья нырял. Живчик свою яйцеклетку нашел – Выиграл я, или я проиграл?

Он вытирается – опасливо, осторожно, и осторожно же заползает под простыню. Постельное белье, какая же это роскошь. Он опять дома. Он уже и не понимает толком, что это такое, но – вот оно. Он дома.

Следующий день Джим проводит в Трабукском колледже, договаривается о расписании на следующий семестр, а затем возвращается домой, нужно ликвидировать последствия недавнего погрома. Значительную часть вещей остается только выкинуть, они безнадежно изуродованы. Музыку придется собирать наново, с нуля. То же самое и с компьютерными файлами. Ну уж там-то не было ничего особо ценного.

А вот карты, их жалко до слез. Купить такие еще раз – об этом и думать нечего. Кусается. Джим аккуратно, как те головоломки, собирает карты из обрывков, переворачивает их, одну за другой, лицом вниз, подклеивает, по возможности – разглаживает. А затем вешает на прежние места.

Странновато они выглядят: жеваные, со вполне очевидными разрывами. Ну, словно какое бумажное землетрясение искорежило бумажный ландшафт, и так – раза три подряд, не меньше. Разгром, какое ни на есть восстановление, и снова разгром, и снова, снова… Ну… а ведь это, если разобраться, и правильно. Ведь карта – она что? Схематическое воспроизведение ландшафта. А у многих ландшафтов – в том числе и у ландшафта ОкО – духовная составляющая гораздо важнее физической. Да и вообще, лучше их не склеишь.

Затем Джим бродит по гостиной и собирает разбросанные повсюду клочки бумаги. Вот эта лежащая на столе куча рванья, она, значит, и есть суммарный плод всех его литературных потуг. Джиму становится немного нехорошо. Ну вот, скажем, заметки по истории ОкО, уж они-то такого никак не заслужили. С другой стороны, они же никуда и не девались, все они здесь, в куче. И снова то же, что и с картами, занятие – Джим собирает по клочку листы, складывает их, склеивает. Потом перечитывает свои опусы и все их, за исключением истории, выкидывает. Тут тоже начнем с нуля.

Покончив с ювелирной работой, он берется за грубую – вытаскивает пылесос и пылесосит везде, куда только можно им дотянуться. Губка и моющий порошок, тряпки, бумажные полотенца и жидкость для мойки стекол, бельевой отбеливатель – это для пятен на обоях… Джим работает всеми этими орудиями с такой отчаянной яростью, словно наглотался дури, словил глюки и преисполнился отвращения к грязи и беспорядку, даже самые малые количества которых стали казаться неизмеримо огромными. Маленький кухонный приемник, на счастье уцелевший при погроме, подогревает Джима тем самым хитом «Трех Чайников и Глупого Гуся»: