Калифорнийская трилогия

Соперники уже двинулись к штрафной линии, когда к площадку подъехала Рамона Санчес и слезла с велосипеда. Длинные ноги, широкие плечи, яркая испанская внешность, черные волосы… Команда «Лобос» радостно приветствовала ее. Рамона, улыбнувшись, сказала:

– Привет, ребята! – в почти привычной для нее манере. Но что-то в ней изменилось – это заметили все.

Рамона из тех людей, которые всегда широко улыбаются и приветливо разговаривают. Дорис находила это раздражающим.

– Рамона – биологический оптимист, – проворчала как-то она. – Оптимизм сильнее ее, он просто у нее в крови. Оптимистическая химия организма.

– Секундочку! – возразил Хэнк. – Ты ведь из тех, кто всегда говорит о ценностях – а не должен ли оптимизм быть результатом волевого акта? Я по поводу этого твоего «химизма крови».

Дорис ответила, что оптимизм действительно результат напряжения воли, но приятная внешность, умственные способности и хорошие физические данные – качества биологические, и они, без всякого сомнения, очень помогают тем, кому достались, эту самую волю не особо напрягать.

Во всяком случае, вид у Рамоны сейчас был весьма странным – вид несчастного оптимиста. Даже Кевин, начав играть с Рамоной в мяч с полным намерением вести себя как всегда и избавить ее таким образом от дурацкого сочувствия, приуныл, заметив, насколько подавленной она выглядит. Он понял: глупо делать вид – мол, все прекрасно, – когда Рамона не обращает на это притворство ни малейшего внимания. И Кевин просто продолжал разминку, бросая ей мяч и ловя его.

Судя по силе бросков, она уже достаточно разогрелась. Рамона Санчес имела хорошую руку и пушечный удар. Однажды Кевину довелось увидеть, как ее мяч начисто выбил спицу из колеса стоящего велосипеда, а колесо даже шелохнуться не успело. Своими ударами она регулярно рвала кожаные завязки на перчатках игроков первой базы, а пару раз даже ломала им пальцы. Кевину пришлось быть предельно внимательным, чтобы избежать подобной участи, так как мяч преодолевал пространство между ними почти мгновенно.

Действительно, настоящая пушка. Да еще и не в духе. Они продолжали перебрасываться в тишине, прерываемой только чмоканьем мяча о перчатку. Кевин чувствовал в этом своеобразное выражение солидарности. Или он только надеялся на это, так как говорить-то было нечего.

Объявили начало игры. Кевин подошел и встал рядом с Рамоной, натягивавшей свои щитки. Она делала это с такой яростью и силой, что было неестественным притворяться, что ничего не замечаешь, и Кевин пробормотал нерешительно:

– Я слышал о тебе и Альфредо.

– Угу, – буркнула она, нисколько не удивившись.

– Сочувствую.

Внезапно уголки ее рта поползли вниз, она скорчила страдальческую гримасу. «Вот какой несчастной я буду, если дам волю чувствам», – показывала Рамона своим видом. Затем к ней снова вернулся стоический облик, она пожала плечами, встала и прогнулась, разминая ноги. Ее бедра напряглись, под гладкой загорелой кожей четко проступили мускулы.

Рамона и Кевин вернулись к скамейке, где сидели, помахивая битами, их товарищи по команде. Капитаны сдали секретарю судейской коллегии карточки игроков, и действо начало разворачиваться по привычному сценарию: команды заняли площадку – игроки первой базы давали накаты полевым игрокам, подающие делали прикидочные удары, те, кто стоял за площадкой, отбивали летящие «в аут» мячи – в общем, все, не связанное с ритуалом, отошло на задний план. Кевин, первый отбивающий в этом сезоне, выбежал на площадку, готовый к бою. Игроки выкрикивали и ему, и подающему что-то подбадривающее, даже соперники орали: «Бей!»

Подающий размахнулся, первый мяч сезона взмыл в воздух, и сразу же крики «Лупи!», «Начинай!», «Давай!» стали затихать и растворились в пространстве. Белый блестящий новенький мяч превратился на время в центр Вселенной, ее фокус. Кевин поднял биту, игра началась.

* * *

Игра для Кевина складывалась нелегко. «Лобос» вел в счете, но совсем чуть-чуть. Кевин сделал «четыре – четыре»; вот уж действительно повод для радости…

В поле Кевин занял место у третьей базы, чтобы наблюдать за каждым ударом. «Третья база – лезвие бритвы, на третьей базе ты – как мангуста среди змей»; эти слова звучали в его голове с самого детства. Сейчас они казались насмешкой. Временами появлялась возможность ударить, но в основном надо было держать позицию и наблюдать. Одни и те же фразы повторялись снова и снова: «Аут! Мяч налево! Подача!» Игра – словно какой-то религиозный обряд. Или наоборот?..