Калигула

Не прошли и пяти шагов к мавзолею. Послышалось негромкое: «Salve!» откуда-то сбоку. Дядя Клавдий сошел с носилок, неуверенно улыбаясь. Кстати, ничего выдающегося: обычные носилки, лектика, для которой довольно и двух рабов. После того, как Агриппину Старшую постигла опала, дядя, кажется, излишне усердствует, стараясь быть незаметным.

Едва взглянув на мать, дядя Клавдий обнял племянника, потом племянницу. Расцеловал их довольно нежно: не виделись давно. Дядя что-то пишет опять, кажется, о Карфагене. В своей Кампании, вдали от суеты Рима. И от тревог, связанных с императорским домом. Как будто ни Тиберий, ни временщик Сеян не считают его опасным; но, быть может, дядя и прав. Подальше от недобрых глаз, это не помешает…

Бабушка не казалась обрадованной. Ей сегодня что-то не очень везло: на вопросы, на встречи!

Прошли все вместе между двумя египетскими обелисками. Пробежали глазами то, что на них написано было об Августе. Прадед представлялся Калигуле каким-то далеким, то ли бывшим, то ли придуманным. Вот сколько легенд уж о нем ходит в городе. На зависть прочим богам; ибо прадед — именуется Божественным. Это для бабушки он живой человек, ее дядя по матери, которого помнит и чтит, как отца. А для Калигулы с Друзиллой…

Возле самого входа в мавзолей, у той из четырех дверей, что вела по коридору в комнату с урной Германика, ждала их еще одна встреча. Совсем уж неожиданно!

Друз Цезарь, держа за руку маленькую Юлию Ливиллу, улыбался неподобающе широко для этого печального склепа!

— Аve domine! — сказал он им. — Малышка скучала одна; я прихватил ее из дома, не застав вас. Пусть побудет с нами. Мама ведь всегда ее возила; что же, теперь, как ее нет, так и забыли о девочке…

Последовали поцелуи и объятия. Бабушка расцвела. Не баловали ее обычно вниманием и любовью Нерон и Друз Цезари. Не любили они ее тяжеловатый, строгий дом. Ворчание бабушки не умели терпеть. Ее упреки по поводу веселой жизни, которую вела молодежь, не думая о долге своем. Но сегодня, в этот день, когда так нужен каждый, когда так страшно и нет уверенности ни в чем, Друз Цезарь тоже рядом! Стало как-то легче, светлее на душе. Боль от потерь притупилась, как только все оказались рядом.

Вошли в комнату, где пребывал их сын, брат и отец. Ворох роз оставили на пороге рабы Антонии, Клавдия, Друза Цезаря. Занесли в тесную для большой семьи комнату и молоко, и вино, и воду, и хлеб, и жертвенную кровь…

Когда рассыпали розы, когда под молитву дяди разлили все, что полагалось, когда уже каждый мысленно сказал все, что хотел сказать Германику, и разложили еду, когда уж надо было уходить, но медлили все, прощаясь до следующего раза…

— Salve! — сказала им всем Агриппина, почти невидимая на пороге, скрытая ворохом роз в руках…

Глава 6. Дорога к матери

Если все дороги ведут в Рим, то и справедливо и обратное утверждение: все дороги уводят из Рима куда-то вдаль, в иные места…

Для множества людей важна другая, действительно извечная дорога: дорога к матери. К женщине — выносившей, напитавшей сосцами и воспитавшей. Счастье, если безмерно любящая вас мать встретит на пороге, сможет обнять теплыми своими руками, прижать к сердцу. А если уж нет на свете матерей, то приходят к их могилам. Даже если из Рима при этом приходится уйти!

Калигула был благодарен прабабушке Ливии, укрывшей их в своем если не теплом, то благоустроенном гнезде. Но когда же это чувство благодарности уберегало юность от необдуманных поступков?! Тоска по матери была слишком уж сильна. Гай хотел видеть ее и решил, что увидит! Посвященная в его планы Друзилла восхитилась, повисла на шее у брата, зацеловала…

С этого мгновения уже никто не видел ее в слезах. Прабабушка, вроде бы отстраненно наблюдавшая их жизнь, больше занятая собственными недугами, даже заметила как-то:

— Ты все хорошеешь, Друзилла. Смотри, время твое приходит. Сын мой любит устраивать браки, а ведь как на меня обижался когда-то. Теперь вот сам решает, кому и с кем сойтись! Оторвут тебя от брата, а кто тебя любит, так это Гай…

Друзилла, смутившись, покраснела, похорошев еще более. Бабушка продолжала рассуждать:

— Не знаю, хорошо ли это? Тяжко будет тебе с другим, кто ж тебе заглянет в душу, кому надо? Хорошо бы, чтоб о теле не забывали; о рыжебородом говорят, что он спит со всеми, кроме Агриппины, с ней редко, если заблудится только в доме. Или спьяну перепутает ее с какой-нибудь грязной потаскухой из лупанария. Рановато ей было замуж, да если б еще с человеком свели, с мужем истинным, а этот так, не пойми что такое…

Друзилла отгоняла от себя мысли о замужестве. Куда интересней было советоваться с братом о предстоящем путешествии, шептаться по углам.

Было решено посвятить в свои планы Мемфия. Verna знает о жизни много больше. Трудно было себе в этом признаться, но дети Агриппины и Германика, подумав, озвучили этот вывод друг для друга, и были удивлены тем, как совпали их мысли…

Раб поначалу пришел в полный ужас.