Калигула

Миновал месяц. Незамеченные мной, пролетели Сатурналии: начался новый год, когда консулы традиционно вступают в должность. На крошечном острове полновластно хозяйничала зима. Я едва обращала на нее внимание.

Кошмары теперь захватили все ночные часы. Страх погрузиться в них не давал мне сомкнуть глаз до зари, когда Сомн окутывал мое сопротивляющееся тело своими объятиями. И тогда вокруг меня вновь сверкали мечи и лилась кровь, уничтожая мои краткие часы сна мукой, ужасом и паникой. Просыпалась я вместе с птицами, начинающими новый день в своем мерзлом мире.

Ослепительные, выжигающие глаз сполохи красного и белого постепенно сливаются в багровый купол. Словно клинки, его пронзают сияющие лучи римского солнца. Мир под этим куполом отвратительно алый, и солнечный свет колет и рубит его своими острыми мечами.

Издалека все еще слышен рев толпы.

Я шагаю медленно, спокойно.

На меня нисходит странная апатия, чувствую себя утлой лодкой на бурных волнах моря отчаяния, которое всегда со мной, темное и бескрайнее, грозящее поглотить. Однако неожиданно все меняется. В бесстрастный покой моего ума врываются новые эмоции… неистовые, пугающие.

Внезапный страх. Шок. Даже ужас. Этого не может быть!

Моя рука взмывает, чтобы отвести невидимую угрозу. Нет! Вокруг только самые близкие. Это невозможно. Подобные угрозы исходят от врагов, не от друзей.

Блеск металла. В меня летит голубая норикская сталь, подсвеченная вездесущим ядовитым багрянцем. Я отшатываюсь, и лезвие, которое искало мое горло, утыкается в кость.

Агония. Всплески боли и паники. В это невозможно поверить… Я в ужасе!

Появляется кровь. Передо мной – моя рука, нелепо черная посреди красноты смыкающегося мира. О, сколько крови! Я пытаюсь что-нибудь сделать, но мне не дают. Меня держат.

Помощи ждать неоткуда, меня хотят уничтожить самые близкие. Почему? В чем моя вина?

Я кричу, но мой крик не вылетает наружу, вязкий багряный купол ловит его и швыряет обратно. Где-то далеко все еще ликуют мириады голосов, никто не знает, что я в беде.

Теперь остается лишь паника. Я ничего не могу предпринять.

Лезвие, заалевшее еще ярче от моей крови, отодвигается. За ним – звериное лицо, клыки обнажены в оскале, как у волка, который защищает недоеденную добычу от собратьев по стае.

Я все еще стремлюсь действовать, сопротивляться, но мне не дают шевельнуться. Рана, в которой обагрилось лезвие, горит огнем в моей плоти, от нее по всему телу расползаются щупальца боли. Так вот каково это – видеть, как твоя жизнь обволакивает меч… На миг я ловлю в маслянистой красной пленке отражение своего лица. На нем нет паники, нет страдания. Только печаль.

Не этого лезвия следует бояться.

Я постепенно превращалась в тень и почти перестала есть, ненамеренно следуя по пути матери. Но не голод, не слабость, не даже нехватка сна из-за ночных кошмаров сделали тот месяц худшим из всех, что довелось мне пережить.