Калигула

– А твой дядя? – продолжал Виниций. – Калигула обращается с ним как с дураком, позорит на каждом шагу, потому что знает, что Клавдий плохо о нем отзывается и свергнул бы при первой возможности. Но старик невероятно умен. Ни в чем серьезном его не обвинить. Я даже начинаю испытывать к нему некоторое уважение. Он же теперь жрец, кстати. Конечно, его принудили взять на себя эту роль, и отныне ему приходится почитать племянника как божество. Более того, Клавдий чуть не разорился, выплачивая сумму, назначенную за должность жреца. И вот еще случай: на Востоке установили алтарь в честь нового бога, а евреи тут же его уничтожили. Калигула в ответ приказал установить свою статую не где-нибудь, а в древнем храме в Иерусалиме. Это Агриппа подбил его.

Я знала, что евреев такое распоряжение привело в бешенство. Это несговорчивый народ. Они не питают к Риму любви и упорствуют в неприятии римских богов.

– Он хочет равняться на Александра. Никаких сомнений не осталось – даже среди самых недалеких простолюдинов, – что он намерен снова превратить Рим в монархию. Причем восточного типа. Такую монархию, где его станут почитать как бога. Где вся власть будет принадлежать ему, и только ему. Как ты не понимаешь, что в Риме повторяются последние дни Цезаря? Диктатор так же стремился к единовластию, и храбрым освободителям пришлось остановить его.

Я как раз понимала. И тем не менее потомки помнят и высоко чтят Цезаря. И вообще: может, Калигула правильно поступает? Во всяком случае, дни уважаемого и благородного сената давно миновали. Консульство стало… – как там якобы выразился Агриппа? – никому не нужным учреждением. Да, точно: консулы и сенат больше никому не нужны. Император доказал это, продемонстрировав всему Риму, как сенаторы уничтожают себя в то самое время, когда провозглашают его священным царем. У меня вырвался смешок. Пока Виниций пересказывал мне последние ужасы, я беспокоилась, не утратил ли брат разум. Но, поразмыслив, увидела все события в новом ракурсе. Мой брат всегда отличался умом и изобретательностью. Как в личной жизни, так и в правлении он редко достигал своих целей открыто и напрямую, чаще прибегал к манипулированию и намекам. Так, выходит, он вовсе не обезумел. Брат с чувством глубокого удовлетворения наблюдает за тем, как продажные и потерявшие свою значимость институты гибнут и при этом возносят его на вершину власти. Ведь он не сам объявил себя богом-царем. Это сделали сенаторы!

Когда я поняла замысел брата, мне стало смешно, я захохотала в полный голос и просто не могла остановиться. Конечно, в тот темный период одиночества и бессонных ночей я сама была в шаге от безумия, и приступы истерического смеха со мной уже случались. Потом я заметила легкое движение у противоположной стены. Это была моя мать. Она тоже посмеивалась! Я захохотала с новой силой.

– Но он не Цезарь, – прорезался сквозь мой смех голос Виниция. – Он не строит того, что пытался создать Цезарь и что организовал Август, – республику с одним человеком у штурвала. Нет, Гай идет дальше. Твой брат станет новым царем македонской традиции. Он будет богом, которому никто не сможет возразить. Представь себе Рим, в котором император выше любой критики. Помнишь Тиберия? Представь себе, во что превратился бы Рим, если бы не было консулов или сенаторов, оберегавших империю от худших ударов его мании?

Похоже, Виниций был слеп и не понимал, как мы жили. При Тиберии все так и было. Никакие консулы или сенаторы не защищали Рим от него или Сеяна. Просто император не приезжал в Рим.

– Гай не Тиберий, – ядовитым тоном заявила я. – Народ и армия любят его. И он любит народ и армию. Почему он должен переживать за вымирающее сенаторское сословие? Какая от этих сенаторов польза?

– Ты говоришь точь-в-точь как твой брат! – сердито выпалил муж.

– Ну разумеется! – огрызнулась я в ответ. – Мы дети нашего отца. В нас течет кровь Цезаря. Не нам бояться конца сената и консулов, ибо они только и делали, что интриговали против нас.

– Ливилла, я принадлежу к сенаторскому сословию. Я был консулом. Люди, о которых мы сейчас говорим, такие же, как я. Или ты с легкостью пошлешь меня на смерть? Твой отец тоже был консулом. Твой родной дед, Друз, много сделал, чтобы восстановить республику и не уступить деспотизму. – Я молча кинула на него яростный взгляд; он глубоко вздохнул и продолжил: – Цезарь был слишком самоуверен. Он слепо шел навстречу своему року. Твой брат не таков. Гай осторожен и подозрителен. Теперь он не расстается с мечом. Ливилла, он должен умереть.

В теплых термах установилось ледяное молчание.

В холодном мире прозвучали негромкие жестокие слова.

Наверное, нужно было сразу же среагировать. Может, сумела бы его остановить. У меня в руке был тяжелый кувшин. Если бы я стукнула мужа этим кувшином по голове, то, вероятно, убила бы его. Ха, до чего же холодной стала я сама! Спокойно рассуждаю об убийстве мужа. Но тогда я оцепенела от шока и безмолвно уставилась на Виниция, отказываясь верить ушам.