Неожиданно рядом со мной опять оказался Виниций, и мне хотелось вжаться в стену, словно его прикосновение могло обжечь меня. В его глазах безнадежность. Потерянность.
– Тебе не нужно заходить туда, – убеждал он.
– Нет, нужно.
Впереди император со свитой. Вся сцена окрашена жутким красным сиянием из-за алой ткани, которая призвана оберегать от непогоды тех, кто внутри. Император почти полностью скрыт стеной из трех преторианцев в арьергарде группы. Поблескивают приготовленные клинки.
Нет. Вдруг головы раздвигаются, и вся сцена передо мной как на ладони. От дворца навстречу кто-то приближается. Это еще один трибун претория, Кассий Херея.
– Мой император!.. – восклицает он голосом, полным тревоги.
Что он делает? Передумал? Намерен остановить задуманное? Нет, конечно же нет. Херея идет с обнаженным мечом в руке, и если при этом он будет вести себя спокойно и хладнокровно, Калигула насторожится. Гай пережил столько заговоров – и все благодаря своей бдительности. Но если Херея изобразит, будто сам обнаружил неладное и бежит предупредить императора об опасности, то тогда меч не вызовет вопросов. Легко вообразить ход мыслей в голове моего брата: этот преторианец что-то узнал – какой-то заговор? – и примчался сообщить мне. Калигула испытывает облегчение. Он даже рад видеть Херею.
И каково же его удивление, когда преторианец делает еще один шаг, поднимает клинок и вонзает его острие в грудь своего господина. Но мой брат все-таки осторожен: в самый последний миг он различает что-то в глазах Хереи, пытается отступить и одновременно нащупывает рукоять своего оружия. Поэтому удар трибуна не стал смертельным, как было задумано, он лишь ранит императора. Завязывается отчаянная борьба. Крики в переходе никто не слышит. Их заглушает гомон публики в театре. Калигула старается достать меч, зовет на помощь моего мужа. Но вместо помощи Виниций хватает Гая за руки и заставляет вернуть меч в ножны. Группа рассыпается, сзади подходит трибун Сабин. Второй удар пришелся в нижние ребра с правой стороны. Направленный кверху, меч прорезает межреберные мышцы и погружается во внутренние органы.
Даже из дальнего конца коридора через все минувшие с тех пор дни до меня доносится эхо судорожных вдохов – мой брат задыхается от ужаса и боли.