Калигула

Меня, как и всех остальных, полностью захватило выступление Калигулы. Я понимала, что Ливия была выдающейся личностью, но не до конца осознавала, насколько она повлияла на самые разные сферы жизни империи и ее знатнейших родов. Лишь теперь до меня дошло, что Калигула был призван в покои Ливии не только в день ее смерти, но и много раз до того. Вероятно, прабабка и правнук на протяжении месяцев плотно общались, раз мой брат выучил историю нашего рода с самого его основания.

А история была потрясающая. Толпа ловила каждое слово.

Калигуле потребовался целый час для того, чтобы дойти до смерти Августа, а в последующие полчаса он рассказывал о том, как, даже будучи вдовой без прямых полномочий и власти, Ливия помогала создавать тот Рим, который стоял сейчас вокруг нас. По мере того как Калигула продвигался через время, его голос набирал силу и звучность и в конце концов загремел на весь Форум, эхом разлетаясь от каждой стены и колонны. Чем дольше длился перечень свершений этой величайшей из женщин, тем яснее мне становилось: вместе с Ливией умер старый Рим.

– Таковы дела, – зазвенели между фасадами и колоннадами Форума заключительные слова речи, – таковы дела Ливии, называемой Юлия Августа, императрицы, матери отечества, великой матроны Рима. Под ее заботливым взором поднялись на ноги четыре поколения. Хотя корабль государства заносило в мутные воды и кружило в водоворотах, он благополучно пережил все шторма, пока рулевое весло было в руках Ливии.

Делать выпады в адрес императора смертельно опасно. Мать отечества – это титул, который хотели присвоить Ливии, но Тиберий наложил вето на решение сената. Называть так Ливию значило бросать императору вызов. А чего стоит намек Калигулы на то, что Тиберий чуть не погубил империю неумелым правлением?

Без малого два часа слушатели хранили почтительное молчание. Тишина царила даже в последнюю четверть часа, когда Калигула ходил по лезвию ножа: порицал тех, кто не чтит своих предков, и называл Тиберия трусом, плохим сыном, тираном и чудовищем – правда, в расплывчатых выражениях, чтобы хороший адвокат смог защитить его от обвинений в нарушении закона об оскорблении величия. Ни от кого из присутствующих, однако, истинный смысл сказанного не укрылся. С бьющимся сердцем, трепеща от страха, я наблюдала за тем, как брат совершал государственную измену. Мой взгляд перебегал с одного недовольного преторианца на другого. Скоро случится что-то страшное, стучало в моем мозгу. Тем не менее ни один из стражников не сдвинулся с места.

Затем тело снова подняли, музыканты взялись за инструменты, и мы в том же порядке, в каком шли на Форум, двинулись обратно на Марсово поле, к огромному мавзолею в виде цилиндра, где уже целую декаду покоились останки моего отца. Менее чем через час рабы-нумидийцы возложили свою скорбную ношу на погребальный костер рядом с мавзолеем. Те граждане Рима, которые не побоялись выказать неповиновение императору, выстроились в очередь, бдительно оберегаемые слугами и рабами, чтобы добавить в костер дары, специи и всякого рода ценные вещи. Таких желающих оказалось меньше, чем было бы при иных обстоятельствах, но больше, чем я ожидала увидеть, учитывая высокую вероятность мести Тиберия и грозное присутствие преторианцев. Они проследовали с похоронной процессией на Форум, вернулись с нами на Марсово поле и тоже стояли вокруг костра.

Костер поджег Калигула. Теперь уже никто не посмел бы оспорить его право это сделать. Мы наблюдали, как высокий конус из дров вспыхнул и заполыхал – очень быстро и очень жарко. Впрочем, мне не с чем было сравнить. То были первые похороны в моей жизни. Когда от костра осталась лишь горсть тлеющих углей с торчащими тут и там жуткими костями, его полили вином и водой. Столб дыма взмыл высоко в небо, запачкав прозрачную осеннюю голубизну. В последний раз горожане восславили Ливию и разошлись по домам.

Несколько рабов собрали пепел в ткань и осторожно пересыпали в изящную урну. Жрец при помощи Калигулы захоронил одну кость, и одна свинья была принесена в жертву, чтобы освятить землю. Слуги с виллы накрыли угощение. Мы сели на заготовленные заранее стулья и в молчании приступили к еде. Тем временем служители мавзолея прямо при нас принялись убирать остатки костра.

Покончив с едой, я оглянулась и обмерла. Народ разошелся. Преторианцы остались.

Более того, в тени мавзолея угадывался мрачный призрак – фигура префекта. Когда со столов стали уносить остатки погребального пира, Сеян вышел на свет. Калигула поднялся и шагнул к нему, но внезапно его опередил Друз. Должно быть, старший брат пожелал вернуть себе место главы семьи, неудовлетворенный второстепенной ролью в церемонии. А может, он хотел защитить Калигулу. Друз встал прямо перед Сеяном, и как же я была довольна, что не я, а брат смотрит в холодные глаза префекта. Я бы ни за что не встретилась с ним взглядом, даже если бы была достаточно высокого роста.

– Твое присутствие здесь отдает дурным вкусом, – негромко произнес Друз.

Сеян изогнул бровь: