Калигула

— Эти воды бегут на запад на сотни миль, — говорил декурион, — и нам тоже скакать не знаю сколько недель, прежде чем увидим устье. Известно лишь, что по пути встретятся, одна за другой, более пятидесяти крепостей, охраняющих границу. И под конец ты увидишь, как река впадает в вечно бушующее под ледяными ветрами море.

Но на том, дальнем, берегу легионы никогда не устанавливали своё господство. И в заключение декурион высказал мудрость этой войны:

— Боги провели по этой реке черту. Это limes Germanicus — Германский рубеж.

Он задумчиво оперся о парапет.

— В этой реке скрывается дух некоего бога. Но это бог неистового народа, живущего на том берегу. Никогда мы не сталкивались с более грозными бойцами. Они действительно не похожи на греков или сирийцев, которые после первой же атаки открывают ворота и рассыпают перед тобой цветы.

Мальчик посмотрел на ледяную мощь этих вод и, обернувшись, спросил:

— А откуда они текут?

— Чтобы подняться к их истокам, — проговорил декурион, растревоженный воспоминанием, — нужно скакать столько же недель, и путь туда ещё тяжелее, чем к устью. Река рождается в высочайших, вечно заснеженных горах внутренней Реции. На их вершины не рискуют подниматься даже медведи, и видны только орлы в йебе, олени на утёсах, да слышен непрерывный писк сурков, копошащихся в заледеневшей земле.

— Ты сказал, что река рождается. Как это? — спросил мальчик.

Декурион рассказал, что много лет назад легионы стали воевать в этих горах с народами, называвшими себя реты и винделики.

— Там, где рождается река, никогда не тают снега, эти скалы сделаны изо льда. Но из-под него бегут струйки лазурной воды и стекаются в ручеёк. Потом, внизу, в него впадают талые воды, и ручей становится всё больше и больше. Это и есть рождение бога Рейна.

— Ты его видел?

— Видел и перепрыгнул одним махом.

Там, наверху, бог Рейн был тонким, как юноша, но по мере того, как бежал меж камней, его голос становился всё сильнее и ручей превращался в поток, клокочущий в лесах и оврагах. И скоро его уже было не перейти вброд: возмужав, бог превратился в реку. Постепенно бог Рейн пробил в горах ущелье. А непредусмотрительные люди прорубили в этих скалах, совсем рядом с рекой, узкий проход — единственный, что ведёт из внутренней Реции на юг Альп.

Река текла вниз по руслу, но путники знали, что во время дождя или оттепели она может вдруг выйти из берегов и затопить дорогу.

И в самом деле, однажды после сильных дождей конный отряд выстроился в колонну для подъёма, и тут всадники увидели, как Рейн, пенясь, всё выше и выше хлещет по скалам. Потом кто-то крикнул, что вода выходит из берегов, поглощая дорогу позади всадников. Они бросились вперёд, к проходу, но Рейн раздулся ещё больше, поглотил землю под копытами их коней и засосал в себя арьергард.

— И мы, забравшиеся выше, видели, как внизу в поднявшейся по грудь воде люди и кони, не в силах удержаться на ногах, кувыркаются, поглощённые водоворотами. Мы спаслись лишь трое; два дня и две ночи мы продержались, уцепившись за скалы наверху.

Потом река утихомирилась, и утонувших людей и коней, истерзанных камнями, вынесло в долину.

После этого рассказа мальчик в молчании проследовал за своим телохранителем в преторий. Наступили дни спокойного безделья, когда люди чинили оружие, ухаживали за лошадьми, тренировались. Неискоренимое германское восстание, казалось, было подавлено. Неукротимый Арминий после разгрома вымазал себе лицо кровью из своих же ран, чтобы преследователи не опознали его. Многие соплеменники его бросили, другие предали, а его молодая жена попала в руки римлян. Она была беременна, но не предалась слезам, а хранила молчание и стояла, гордо выпрямившись, сцепив руки, ни о чём не прося и не отвечая на обращения. У неё было красивое имя — Туснельда. Дезертиры говорили, что Арминий сходил с ума от тревоги, зная, что жена попала в плен к римлянам. И могущественнейший дукс Германии тоже чувствовал неловкость.

— Не знаю, что бы я стал делать, если бы со мной случилось подобное, — признавался он друзьям.

Но безжалостный император Тиберий велел отправить жену Арминия подальше от мужа, чтобы у того не осталось никакой надежды освободить её. Германии неосторожно посетовал близким друзьям, что его воротит от всего этого. Он не знал, что его слова дошли до ушей Тиберия.

Судьбе было угодно, чтобы декурион и мальчик подошли к преторию как раз в тот момент, когда усталый чрезвычайный посланец из далёкого-далёкого Рима слезал с покрытого грязью по самую грудь коня, оставив позади такой же усталый и весь в грязи эскорт.

Всадник в тяжёлом, набухшем от воды вощёном плаще — лацерне — соскочил на землю и, окоченевшими руками передав поводья конюху, потребовал немедленно отвести его к дуксу Германику. Нежданного посланника, не успевшего даже смыть грязь, быстро провели к командующему, и мальчик мельком увидел с порога, как отец взглянул на прибывшего и тихо о чём-то спросил, а тот, повернувшись спиной к входу, так же тихо ответил. Но тут стражник решительно закрыл дверь.