Калигула

Но это была не сказка. «Однажды перед множеством друзей прекрасная Варилия сказала, что из-за пугливого молчания стариков молодые ничего не знают об истинной жизни Ливии, Новерки. И изъявила желание рассказать. Когда ныне восьмидесятилетняя Новерка, сокрушившая нашу семью, вошла в жизнь Августа, ей было всего семнадцать, но она уже побывала замужем и имела сына. Его звали Тиберием, и тогда никто не предрекал ему власти. Кроме прочего, она была беременна. Никто не брался назвать отца этого новорождённого. Это был оглушительный скандал, сказала Варилия, потому что первый муж Новерки принадлежал к историческому роду Клавдиев и был решительным врагом Августа во время жестокой осады Перузии. Амнистия позволила ему вернуться в Рим, но было видно, что победители с трудом его выносят, и он остался не у дел и без денег. В таких условиях, когда Август собрался лишить его ещё и жены, он мог лишь ответить с традиционным высокомерием Клавдиев, что, мол, пусть забирает, а то сам он уже не знает, как от неё избавиться. И правильно сделал, сказала Варилия, потому что молоденькая Ливия была торопливо передана из слабых рук поверженного изгнанника в могучие руки повелителя Рима. И пока все смеялись, Варилия добавила, что Август, к счастью для себя и Ливии, в то время ещё не написал закон против прелюбодеяний. Напротив, он запросил официальное мнение самых авторитетных жрецов: законно ли это — поспешный развод беременной женщины, а затем такая же поспешная свадьба? И каков будет статус ещё не рождённого ребёнка, отца которого, как уже было сказано, никто не смел назвать? Обсудив между собой теологические вопросы, религиозные мудрецы дали осторожный и неоднозначный ответ, не удовлетворивший никого».

Гай быстро прочёл это и отметил, что его брат обладает невообразимым внутренним миром, едкой иронией и неосторожностью. Он огляделся в тишине.

«Подобные записи в этом доме грозят смертной казнью», — подумалось ему.

Он ушёл в глубину комнаты и продолжил читать в углу, поглядывая на вход.

«Варилия сказала, что законы не позволяют Августу признавать своим ребёнка, официально зачатого в доме мужа. К всеобщему облегчению, неудобный муж Клавдий вскоре умер».

И Друз приписал: «Рассказ Варилии кажется просто старой любовной интрижкой, поскольку с тех пор прошло шестьдесят лет. И тем не менее эта история представляет опасность, так как старуха, которую все зовут Новеркой, ещё жива, пребывает в добром здравии и приходится матерью императору. Бедняжка Варилия не знала, что среди смеявшихся над eel рассказом притворно смеялся и шпион Новерки. Она узнала। об этом только вчера, когда её быстро потащили на процесс⁵ об оскорблении императорского величия».

Дневник задрожал у Гая в руке.

«А поскольку суд по таким преступлениям находится в компетенции пленума сената, все присутствовавшие на той злосчастной вечеринке пришли в ужас. Некоторые, чтобы о них не вспомнили, сбежали на пригородные виллы. Процесс был открытый, и Рим, как обычно, разделился на сторонников виновности и невиновности. Но в разгар заседания Тиберий величественно написал сенаторам, что Августа, его благородная мать, прощает Варилии эти пустые сплетни».

До сих пор Гай читал, тревожно стоя в углу и сжимая кодекс в руках, а теперь медленно сел.

«Процесс показался пустым. Но когда все направились к выходу, один с виду наивный свидетель заявил, что неосторожная прелюбодейка — не старая Ливия, а болтливая Варилия, и она преступила закон не шестьдесят лет назад, а теперь, с неким несчастным Манлием, молодым строителем из города Велитры, деревенским шутником, который делает красное вино на склонах горы Артемизий. Столь искусно подстроенный скандал вызвал негодование против Варилии у сторонников её виновности и заткнул рот остальным. И сенатский суд объявил, что нужно официально расследовать дело о прелюбодеянии. “У нас связаны руки”, — сказали сенаторы, занимая места в креслах с высокой спинкой.

Тиберий сообщил, что не в его власти прощать преступления подобного сорта. И Варилия, которой угрожала смерть за разговоры о чужих прелюбодеяниях, несмотря на отчаянные отрицания, была приговорена к ссылке за собственное прелюбодейство. Этот скандал разбил её семью. Но, — заключил Друз, — полагаю, что её единственной истинной виной было родство с нами».

Гай медленно перевернул страницу. Она начиналась так: