Калигула, или После нас хоть потоп

Он одевался быстро. Панцирь оказался на нем гораздо скорее, чем тога. Прическа? Лишнее. Скорее, скорее, поторапливайтесь вы, ленивые кошки!

Он нашел гостя и мать в перистиле. За колоннадой виднелся сад. На листья лавров и олеандров падали мелкие капли дождя. Но было тепло, и воздух благоухал.

Философ сочувственно обнял Луция. Слова соболезнования. слова ободрения и утешения. Судьба неумолима.

-- Пусть ваша печаль пройдет, прежде чем луна довершит свой путь. Сервий был великий человек. Вся его жизнь была проникнута честностью, мудростью и благородством, а они бессмертны. Он делал то, что говорил, говорил, что думал, думал, как чувствовал. Я глубоко преклоняюсь перед памятью Сервия Куриона.

У Луция каждый раз ныли кости при малейшем упоминании о честности и благородстве отца.

Лепида исплакавшимися глазами глядела на сына. Его это раздражало. С тех пор как умер отец, в глазах ее стоял укор. Сегодня ночью она не спала, ожидая его возвращения. Он сказал ей, что был на ужине у Калигулы.

-- Как хорошо, что это случилось! -- произнесла она сдавленным голосом.

Он затрясся от злости, когда понял, что она хотела сказать: "Хорошо, что отец лишил себя жизни и не видит, что ты делаешь".

Лепида не отводила взгляда от сына. Жизнь отца была честной, мудрой и достойной -- вот что было написано в ее застывших глазах. Она встала, извинилась, попрощалась с философом и ушла.

Луций усадил гостя, приказал принести закуски и вино. Сенека отказался. Он попросил сушеного инжира и чашу воды. Луций подумал о вчерашнем ужине, и просьба философа прозвучала как насмешка. Однако он все исполнил.

-- Император изумляет меня, -- заговорил Сенека. Он улыбался. -- Мне казалось, что я знаю людей. Что я хороший психолог. И что же. Луций, я вынужден признаться, что постановления молодого императора убедили меня в моей ошибке.

Наконец-то он признает мою правоту, сиял Луций, он, умнейший из римлян!

-- Я видел Гая Цезаря в Мизене, в день смерти Тиберия. Я сомневался в нем. Я считал его узурпатором и боялся той минуты, когда он возьмет власть в свои руки. Как я тогда ошибался! Что же мне теперь остается? Только каяться и тебе, моему ученику и другу, поверить свои мысли...

-- Я счастлив, что ты говоришь это. Именно ты, мой дорогой Анней! -горячо начал Луций. -- Если бы мой отец... ах, даже поверить трудно. То, что Гай сделал для римского народа за последние три дня, не сумел сделать ни один император за целую жизнь.

Сенека кивал и следил за каплями, которые падали на листья лавра. Листья сверкали, точно серебряные.

-- Ты только вообрази, мой дорогой учитель, что он сказал вчера: "Я хочу дать Риму не только все свободы республики, но и все великолепие, довольство и блеск принципата". Поразительно, правда?

-- Блеск, да, блеск, -- задумчиво проговорил Сенека. -- Наше время славит блеск превыше добродетели... Ах, прости мою неточность: славило! Теперь, разумеется, все будет иначе. -- Потом он вспомнил: -- Я ведь иду из сената.

-- Что было в сенате?

-- Мало и много. Одно неожиданное известие и одна замечательная речь. Известие о том, что Ульпий отказался от сенаторской должности. Говорят, из-за возраста и болезней. Да, он стар, это так. Но больным он не выглядел.

-- Ульпий? -- изумленно повторил Луций.

-- Это всех взволновало. Все почитают Ульпия. Даже его враги. Это великий римлянин. Человек безупречный, непогрешимый, цельный...

А я советовал Калигуле сделать его своим советником, думал Луций. Он, конечно, откажется. И это бросит на меня тень.

Сенека продолжал:

-- Представь себе, мальчик (он называл так Луция. только когда сильно волновался), ты только представь себе: потом в сенат вошел император, и его приветствовали с неслыханным воодушевлением. Нам всем не терпелось услышать его первую речь. Изумительно, мой мальчик! Он поклонился не только богам, Августу и деду. Столь же глубоко он поклонился сенату. Я до сих пор слышу его слова: "Будучи возрастом молод и неискушен опытом, я хочу, принимая после своего деда власть над Римом и миром, от всего сердца просить вас о благосклонности, любви и поддержке. Вот я смиренно стою перед вами и, полный глубокого уважения к вам, прошу, чтобы все вы, благородные отцы, ибо отца моего, Германика, нет среди живых, видели во мне своего сына и верили в мою сыновнюю любовь к вам!"

Луций вскочил от волнения:

-- Великий Гай Цезарь! -- вскричал он в восхищении.

Сенека продолжал:

-- Гай Цезарь к тому же и великий актер, Луций. Он сказал еще: "Представ сегодня перед вами, отцы возлюбленной отчизны, я даю торжественную клятву в том, что всегда буду слушаться ваших добрых советов и уважать вашу мудрость, ради которой вы и были призваны сюда, чтобы делить со мною заботы о государстве..."

-- О боги! Могу себе представить, как принял сенат речь императора!