Читаем Калигула, или После нас хоть потоп полностью

Оба застыли как парализованные.

Луция охватил страх. Страх вцепился в него ледяными пальцами. Он не мог выдавить из себя ни слова. Но глаза императора приказывали ему. Напрягая все силы, он поборол себя и произнес заикаясь:

-- Он был для тебя опасен, мой Гай, да... но... нельзя было иначе, ты поступил правильно...

Ливилла побледнела, расплакавшись, выбежала из комнаты.

53

Квирина спала, рот ее был по-детски полуоткрыт, черные волосы разметались по подушке, она спала крепко, но вдруг внезапно проснулась и вскочила. Фабия не было. Светало. Она спустила на пол босые ноги, и утренний свет, проникший в каморку, скользнул по ним светлыми пятнами. Она на цыпочках подошла к занавеске, сшитой из цветных лоскутов и чуть приподняла ее.

Фабий сидел за столом. Достаточно было сделать три шага -- и ее губы коснулись бы его щеки. Но Квирина не двигалась. Нельзя его отвлекать. Он просиживает над работой дни и ночи, просто одержим своей пьесой. Квирина немного ревновала его к этой новой страсти, она отнимала у нее Фабия.

Он оглянулся, словно почувствовал ее взгляд. Она быстро опустила занавеску. Но Фабий вскочил, вытащил ее из укрытия, поцеловал и потянул к столу. На куске пергамента она увидела странные каракули.

-- Видишь? Здесь будет народный хор. Тут, с другой стороны, хор прислужников Фаларида. Здесь стоит тиран Фаларид, рядом -- центурион его личной охраны Телемах, то есть я, понимаешь?

Квирина поняла. Она взяла Фабия за руку.

-- Вот видишь, ты уже неделю назад все кончил, а я не знаю конца. Прочти мне его, пожалуйста!

Фабий засмеялся, потом сделал серьезное лицо и начал:

-- Пятый акт трагедии о безжалостном тиране Фалариде из Акраганта!

Квирина напряженно слушала. Она знала много стихов. Они с Фабием часто читали стихи на улицах и на форуме. Стих Фабия кое-где прихрамывает, думала она, но захватывает пылкостью, силой, страстностью.

Мать Фаларида рассказывает сыну свой сон:

...кровь залила весь дом до самой крыши,

В крови тонула я и ты тонул со мной...

Сыночек мой! Сынок! Богами умоляю -

Страшись насилия.

Невинной крови капли не пролей!..

А Фаларид смеется над глупым материнским сном, ибо он карает лишь виновных...

Фабий поднял на Квирину глаза. Она молчала. Он продолжил чтение. Она смотрела на его губы. Всю жизнь он мечтал о великой трагической роли и теперь будет играть Телемаха. Бунтовщика, который поднимет мятеж против тирана Фаларида. Опять бунтовщик. Она вспомнила о Капри. Вздохнула. Пусть эта роль даст ему счастье. Ведь именно таким она любит его и ни за что на свете не хотела бы, чтобы он был другим. Будь счастлив, любимый мой бунтарь. А если... если будет плохо и ему придется снова отправиться в изгнание, я пойду с ним. Что бы ни случилось, я разделю его участь!

Он кончил и вопросительно посмотрел на нее. Она робко сказала:

-- Это прекрасно... но опасно.

-- Ни капельки, детка. Почему?

-- В последний раз ты замахнулся на сенаторов... Но здесь...

Он весело перебил:

-- На тирана Фаларида из Акраганта!

-- Там речь шла о пекарях, мой милый, но они догадались, в чем дело. А тут тиран. Это еще проще...

-- Но разве не пишет Сенека одну за другой трагедии, направленные против тирании?

-- Это Сенека. Он не так резок, как ты. Его трагедии и не играют.

-- Чего мне бояться? Ведь со мной будет сорок тысяч зрителей!

-- А как же он, -- сказала она с тревогой, -- как же Калигула?

Он поднял ее на руки и засмеялся:

-- Его на представлении не будет, любимая. Ты еще не знаешь: по совету Мнестера мы назначили премьеру на тот день, когда император будет в море...

Квирина вздохнула с облегчением. Фабий продолжал:

-- ...в театре будут только наши, те, для кого мы играем. Как только текст будет одобрен цензурой, мы начнем репетировать.

-- Но Калигуле донесут об этом. -- Опасения все еще не оставили Квирину.

Фабий рассмеялся:

-- Тем лучше! Я люблю беседовать с императорами. Мне ведь не впервой. А будет нужно -- так и вывернуться сумею.

Нежные руки обвили его шею:

-- Глупенький мой. Ты все смеешься. А я... я думаю о нас.

Она выскользнула из его объятий и настойчиво спросила:

-- Скажи, ты любишь меня?

Он быстро поцеловал ее. Она мягко отстранилась и тихо сказала:

-- И ты... ты должен это играть?

Лицо Фабия стало серьезным, он сжал в ладонях голову Квирины и, глядя ей в глаза, проговорил:

-- Должен, Квирина...

Она села на скамейку в углу, примолкшая, растерянная. Потом, глядя на пол, начала снова:

-- Ты думаешь о Телемахе?

Фабий воодушевился:

-- О, какая это роль! Я написал ее так, как всегда мечтал. Если она мне удастся, то я сразу прославлюсь, как Апеллес, и заработаю кучу денег.

Она грустно улыбнулась, подумав о своих мечтах. Столько времени ушло на сочинение этой пьесы, Фабий так измучен, не будь Бальба, им нечего было бы есть, так что заработать теперь нелишне. У них будет свой дом. Она мысленно представила дом Апеллеса, виноградник, и ей даже послышались детские голоса. Но другое воспоминание разом разрушило прекрасную картину:

-- Ты знаешь, какую награду получил Апеллес от императора.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Димитрий Олегович Чураков

История / Образование и наука