Читаем Калигула, или После нас хоть потоп полностью

Фабий снова вернулся к прежнему тону:

-- Главное, что ты не боишься меня теперь.

-- Не боюсь, -- сказала она, но слегка ускорила шаги.

Они молчали. Напряжение, которое немного было сглажено шуткой, в тишине снова начало расти.

Квирина повторяла про себя, словно не веря: "Фабий меня ждал. Он идет рядом со мной". Она замедлила шаг, пусть дорога длится как можно дольше.

-- Где ты живешь?

-- У чеканщика Бальба...

-- Я его знаю.

-- Это мой дядя. Он горбун, но хороший. Он тоже тебя знает. Когда ты был на Сицилии, часто... иногда я с ним говорила о тебе. -- Она сказала больше, чем хотела, вспыхнула, еще хорошо, что в темноте этого не видно, и быстро добавила: -- Дядя мне говорил: "Помни. Квирина, Фабий -- актер получше Апеллеса!"

-- Квирина, -- повторил Фабий. -- Благородное имя. Божественное. А я до сих пор и не знал, как тебя называть. Так ты живешь у Бальба...

-- Да. Но уже понемногу собираюсь домой, к маме, в Остию...

Он остановился:

-- Что такое? Ты хочешь уехать из Рима?

Она кивнула, чтобы придать себе смелости. Сейчас ей казалось это бессмысленным, но все-таки она сказала:

-- Да, я возвращаюсь к матери...

-- Почему? Из-за того, что сегодня Кар...

Она ответила торопливо:

-- Нет, я сама так хочу. Помогу маме ухаживать за детьми, ведь нас пятеро, а я самая старшая. И танцевать больше не буду...

-- Что это тебе взбрело в голову, Квирина? Бросить танцевать! Почему? У тебя это выйдет. Если бы ты захотела, то многого смогла бы добиться. Тебя пугает работа и наша суровая жизнь? -- Фабий даже не заметил, как его голос внезапно стал настойчивым.

Квирина вскинула голову:

-- Нет. Я не боюсь работы, но...

Воспоминание о трактире сжало ей горло. Она остановилась, потупила глаза.

-- Но... -- помогал ей Фабий.

-- Так... Мне не нравится здесь... -- поддела она сандалией невидимый камешек. -- Я иначе представляла себе жизнь в театре. Люди нехорошие, обижают...

Внезапно ей захотелось расплакаться: "Почему я влюбилась в него как безумная? И теперь уйти, не видеть его? Ведь я хотела уехать домой именно для того, чтобы больше не видеть его". Она посмотрела на Фабия, как он стоял неуверенный, смущенный, он, так решительно подчиняющий себе всех на сцене, и говорила ему про себя слова, полные страсти: "Дорогой мой, я не сержусь на тебя, ты сегодня такой удивительный, мне хорошо рядом с тобой". Словно издалека доносился до нее голос Фабия:

-- Ты еще очень молода. Жизнь в театре сурова и трудна. -- Он чувствовал, что должен ей что-то объяснить. Но нет, этого он не может. -Ты не должна принимать все так, как это кажется с первого взгляда, понимаешь?

Ему вдруг захотелось, чтобы эта девушка не покидала Рима, чтобы осталась здесь, рядом с ним. Он загорелся:

-- Каждый человек ради чего-то живет, неважно ради чего, но каждый хочет чего-то добиться, так уж устроен человек. А мы? Смешить людей, фиглярничать. Но это выглядит так только на первый взгляд. Ради этого не стоило бы жить, но когда ты познакомишься с нами поближе, то увидишь все в ином свете: людям, которые в жизни не имеют ничего, кроме забот, мы несем смех и немного радости. А это не так уж мало, понимаешь?! Но при этом нам самим многое приходится терпеть и глотать немало горьких пилюль. Девочка, ты знаешь, сколько раз нам доставалось! И как! Мы годы провели в изгнании. Но никто не оказался трусом, никто не отказался от своего искусства. Год назад один могущественный господин устроил мне изгнание на Сицилию. А я уже снова здесь! Чтобы знатные господа потихоньку подумывали, куда бы меня отправить снова. Подальше, может быть в Мавританию или еще куда-то. -- Он стал серьезным. -- Если кто-нибудь любит свое ремесло так же, как мы, комедианты, он смирится со всем. все вынесет и выстоит!

Квирина стояла перед ним с широко раскрытыми глазами, внимательно слушала. "Да, это он, ее Фабий, ради этого человека она убежала из дому, его она так страстно ждала..."

Фабий замолчал. "Ведь надо же. на все это она не сказала ни слова. Ее это не интересует". Он вдруг словно погас. А вслух произнес то, о чем думал:

-- Жаль, что ты уходишь. Правда жаль...

Они шли темной затибрской улочкой. Фабий снова внимательно посмотрел на нее.

-- Я уже несколько раз подумал о том. что знаю тебя откуда-то. -- Он не заметил, как она вздрогнула. - Но где я тебя видел? В Риме или еще где-нибудь? Актеры что перелетные птицы...

-- Конечно, видел, -- закивала она радостно. -- Год назад. Ты играл хвастливого солдата...

Он вспомнил, остановился и досказал:

-- В Остии!

-- Да. -- Она была взволнована. -- В Остии. Ты разорвал плащ, и я его тебе зашила...

-- Теперь знаю! Теперь знаю!

"Ах, что ты знаешь! -- подумала она. -- Что ты знаешь о том, что в тот раз я потеряла из-за тебя голову, убежала из дому и предложила Кару танцевать в его труппе за несколько сестерциев -- и ждать тебя". Она прибавила шаг и учащенно задышала.

-- Как ты попала к нам? -- спросил он.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Димитрий Олегович Чураков

История / Образование и наука