Калигула или После нас хоть потоп

Мнестер предложил игру: каждый должен по команде спеть какую-нибудь незнакомую песню, иначе выпивает кружку до дна.

Грава выбрали руководить игрой. Грав командовал:

– Фабий!

Фабий раскинул руки:

– Я ничего не знаю, дорогие!

– Бродяга! – покрикивал Мнестер. – Он нас обманывает, ему хочется напиться. Так не пойдет!

Но Фабий торопливо выполнил наказание и уже разглядывал дно кружки.

– Бальб! – крикнул Грав.

– Я спою вам считалочку про волка и козу.

– Это мы знаем! Что-нибудь другое! – раздались голоса.

– Ну тогда я спою. – согласился Бальб. – Если вам только удастся догадаться, что я пою. – И он затянул тонким голосом:

Одна пушистая лисица
Любила птицей поживиться.
Как повезло тебе, плутовка,
Такой гурманкою родиться!..

– Это здорово! Дальше! Дальше! – послышался шум. Бальб продолжал:

Но, прежде чем до кур добраться, Немало нужно постараться.
Как повезло тебе, плутовка,
Такой проворной оказаться!..

Припев повторяли все вместе:

Как повезло тебе, плутовка,
Что ты по жердям лазишь ловко.
Так пусть скорей вознаградится
Твоя сноровка!..

Песенка Бальба всех захватила. Песенка для детей. Ну и что ж. что для детей. Все повскакали, образовали круг и начали ходить, раскачиваясь и напевая:

Как повезло тебе, плутовка,
Что ты по жердям лазишь ловко.
Так пусть скорей вознаградится…

Вестибия, мудрая хозяйка, единственно трезвый человек, заботилась обо всем: каждому принесла миску кислой капусты, которую старый Катон настойчиво рекомендовал при заболеваниях кишечного тракта. Потом отправила обоих мальчиков спать, с любовью потрепала их по волосам, поцеловала розовые щечки, гордясь своими сыновьями.

А сборщики винограда продолжали развлекаться, подшучивая друг над другом.

Фабий незаметно ушел. Несмотря на шутки и веселье, где-то на дне души копошилась беспокойная мысль: когда же он сыграет настоящую роль в настоящей трагедии. И выпитое вино не приносило успокоения. Он пересек двор и лег под кустом. Сквозь виноградные листья проглядывала синеликая луна, и капельки росы блестели на черных гроздьях. Фабий отрывал листья и прикладывал их ко лбу.

Со двора доносились голоса. Это Лукрин и Грав спорили, кто из них лучше. Один старался перед другим. От вина даже и шепелявый голос Грава звучал громко и величественно.

Фабий все это наполовину слышал, наполовину нет. Луна, теперь приобретшая зеленоватый оттенок, остановилась среди туч и заглядывала ему в глаза. А в его глазах притаились желание и боль. Креон, Эдип. О, олимпийские боги, ему не быть ни Креоном, ни Эдипом! Жизнь проходит рядом злой собакой, не дотрагивайся! Не дотрагивайся! Даже края одежды Славы нельзя коснуться! Ты напрасно живешь, стремишься, желаешь, вздыхаешь, напрасно, человек, только рогатых сапожников или грязных подмастерьев да хвастливых солдат будешь изображать до омерзения – и все!

Он вонзил ногти в сухую землю, от горя и бессилия у него перехватило горло, он был одинок в своих страданиях. в своей беспомощности.

На дороге у калитки блеснул огонек факела. Все повернули головы.

– Ну наконец-то…

Апеллес, здороваясь, радостно всем улыбался, но Квирину его улыбка насторожила. Ей показалось, что Апеллеса что-то гнетет.

Вестибия принялась накрывать на стол, сооруженный из бочек и досок, женщины помогали ей, двор превращался в триклиний под небом.

За ужином начались расспросы.

– Как выглядит император после болезни? – поинтересовалась Волюмния.

– Молодцом!

– Наверняка, вокруг него увивается тот астролог. который жил у Тиберия на Капри, с таким удивительным именем. – вспоминал Грав.

– Фрасилл? – Апеллес поднял брови. – Какое там! Вот вам и загадка, люди. Старый император любил звездочета. Он завещал ему миллион аурей и заявил об этом публично. А Фрасилл исчез, словно сквозь землю провалился.

Вам что-нибудь понятно?

– Может быть, он не захотел быть звездочетом у Калигулы? – гадал Лукрин. – А может быть, они не понравились друг другу.

– А чем, собственно говоря, он был болен?

Апеллес понизил голос:

– Врачи говорят, это была сильная лихорадка, но сам он думает, что был отравлен.

– Отравлен? Зачем? И кем?

Апеллес пожал плечами:

– Боги знают, был ли это яд. Врачи его разубеждают, но, говорят, он им сказал: в существование заговора против императора верят только тогда, когда император уже мертв.

– Едва он поднялся с постели, – продолжал Апеллес хмуро, – приказал казнить трех поваров, двух подавальщиков и двух дегустаторов еды и напитков…

Глаза у Квирины расширились: семерых человек только из-за подозрения?

Это ужасно!

– Ты слишком чувствительна! Разве ты не из Рима? – издевался Лукрин.

– Тиберий уничтожал по непроверенному доносу сразу десятки человек!

– То был Тиберий, – защищалась Квирина. – Калигула совсем другой!