Калигула или После нас хоть потоп

– Теперь ты остался один, – сказал Бибиен.

Все сочувственно кивнули; они не подумали о том, что в их мире каждый одинок.

– Рим похож на колючего ежа, – сказал вошедший Пизон. – На ощетинившегося всеми своими колючками ежа.

– Что же, он против нас выставил колючки? – спросил Авиола.

– Нет, нынче не против нас. Нынче против кое-кого другого. – Пизон издевательски почтительно взглянул на статую Калигулы.

– Эти оборванцы вопят как одержимые, и что ни слово, то ругань. Бедный наш дорогой император! – сказал Даркон.

– Пусть орут. Они и меня поносили. Я, по их мнению, вор и мошенник, – отозвался Бибиен.

– А я гнусный блюдолиз, – заметил Друз.

– А я кровосос и торговец человечьим мясом, – рассмеялся работорговец Даркон.

– Бедняжки. – насмешливо проговорил Друз. – они надорвут глотки.

Хрипят-то они уже и сегодня. А завтра, когда стадо лишится своего пастуха, этого комедиантского крикуна, они и вовсе онемеют.

– А что же сталось с отважным защитником Фабия, с Сенекой? – спросил Даркон.

Авиола громко расхохотался:

– Он уехал в Байи лечиться от испуга.

И, обращаясь к Даркону, Авиола тихо добавил:

– Он одной ногой был на том свете. Калигула счел его поступок личным оскорблением для себя и перед ужином сказал Херее, чтобы тот приказал задушить его той же ночью. А Цезония ему и говорит: "Зачем тебе это нужно?

У него чахотка. Врачи говорят, что жить ему осталось не больше двух-трех месяцев. Оставь его на попечение Таната". Калигула, говорят, задумался, а потом сказал: "Ты права, дорогая. Пусть его покарает другой бог!"

Даркона это позабавило.

– Потрясающе! Другой бог! Какую, однако, власть забрала над ним эта женщина!

Авиола пожал плечами:

– Надолго ли?

Потом он обратился к Бибиену:

– Как дела на Палатине?

– На этой неделе мы со всей пышностью откроем лупанар. Он займет всю западную часть императорского дворца. Ту, что возле сада, где у Тиберия была библиотека. Она как нельзя лучше подходит для наших целей. Сплошное золото и шелка. Вы глаза вытаращите. – Бибиен продолжал голосом рыночного зазывалы:

– Самый большой, самый великолепный, самый изумительный лупанар на свете! Только для благородных римлян и восточных монархов! Отборные красотки со всего света! И кроме того, жены и девицы из знатнейших римских семей. За вход – сто золотых! А кроме того. за тройную плату – сенсационное развлечение: все три сестры императора.

– Перестань! – испуганно воскликнул Друз.

Бибиен пожал плечами:

– Наивный! Цезарь рассказывает об этом каждому встречному. Он сказал, что сам будет взимать входную плату. Скрывать тут нечего.

Сенаторы оживились, лишь Пизон хмурился. У него была красавица жена и не менее красивая пятнадцатилетняя дочь.

– Я бы занялся Ливиллой. Это настоящий бес, огонь, а не женщина, – заявил Даркон.

– А я, наоборот, я бы попробовал Агриппину, – с видом гурмана заметил Бибиен. – Она такая нежная, скромная…

Авиола забеспокоился. Он вспомнил о Торквате, которую отослал в Испанию, подальше от этой напасти. А вдруг и там до нее дотянутся лапы Калигулы?

Друз со смехом сказал Даркону:

– Но ведь Ливилла – невеста Луция Куриона. А ты хочешь…

– Я думаю, ей это не помешает, – саркастически улыбнулся Даркон.

– А Луцию? – ухмыльнулся Бибиен.

Они оба расхохотались.

– Даже на царственной розе есть шипы!

– Ничего, Луций это перенесет.

– Луций все равно в выигрыше. С ним она даром…

– С гладиаторами тоже, – засмеялся Даркон, – а мне за это удовольствие придется заплатить цену – сотни рабов.

– Где Курион? – спросил Гатерий.

– Он придет вместе с императором, – ответил Бибиен. – Император без него шагу ступить не может. Мне кажется, что даже Инцитата он не любит так сильно, как Луция.

Даркон наклонился к нему и тихо спросил:

– А как насчет нашего дела?

Авиола указал глазами на золотую Венеру.

– Подарок для него.

– О! Это стоит того.

– Она весит больше двух тысяч фунтов. Я многого жду от сегодняшней встречи, – добавил Авиола.

Даркон скептически сощурился:

– Слишком долго это тянется. Наш любимый император непостижим. Вот и эта история с Сенекой. А что, если и войну он захочет оставить на попечение другим богам?

Пизон подумал о римских толпах и трусости Калигулы. Он хрустнул пальцами и закончил свою мысль:

– Сегодня с ним нетрудно будет договориться.

Остальные думали то же самое и кивали.

Они ошибались. В эти дни император действительно перепугался не на шутку. Но, едва оправившись, он пришел в ярость. Он злился на народ и на сенат. С народом, который в глазах Калигулы был неблагодарной, низкой тварью, разделается Херея и его преторианцы. Но сенат? Тут придется взяться за дело самому.

Калигула трясся от злобы, когда вспоминал, как в дни смертельной опасности сенаторы забаррикадировались в своих дворцах и бросили его на растерзание черни. И как смели они позвать его к себе! Прямо-таки вызвать!

Он проклинал себя за то, что, будучи в хорошем настроении после суда над Фабием, принял приглашение. А может быть, эта ловушка, заговор? Может быть, его заманивают в волчье логово?