Калигула или После нас хоть потоп

Как у него открылся рот, как заиграли глазки, когда он услышал о триумфе!

Он наверняка уже видит себя на золотой колеснице, движущейся по Священной дороге, царь царей, владыка мира во всей славе…

Император раздумывал: они хотят выставить меня из Рима. Если меня тут не будет, у них развяжутся руки. Если я буду далеко на Дунае, они смогут лишить меня власти и провозгласить императором кого-нибудь другого.

Глупость! Армия на моей стороне. И если я начну войну, они обещают мне триумф. Триумф, какого мир до сих пор не видывал!

Инфантильная душа Калигулы попалась на удочку обещанной бессмертной славы. Золото, солдаты – все будет у него, чтобы прославиться. Ему не придется жертвовать ничем. А если он там погибнет? Последняя мысль начисто уничтожила мечты о триумфе.

Император молчал, напряжение росло. Сенаторы поняли, что какое-то более сильное впечатление заслонило видение славы.

Боги! Кто способен понять этого человека! Что за жизнь – постоянно быть начеку и следить за его настроениями, чтобы не свернуть шею. Авиола начал наобум:

– Именуемый отцом отечества, ты прославишься, как Октавиан Август, и даже более; имя твое войдет в историю, а это обязывает и тебя и нас. наш возлюбленный император…

На дворе послышался цокот копыт, потом быстрые шаги. В триклиний вбежал Луций Курион. Не поздоровавшись ни с кем, он кинулся прямо к императору, лицо его было красным от волнения.

– Что случилось, Луций?

Луций наклонился к Калигуле и что-то зашептал:

– Сколько, говоришь? – пролепетал император.

– Больше двадцати тысяч солдат. Между Ленцией и Лавриаком часть германцев уже перешла Дунай, – шептал Луций. но в напряженной тишине было слышно каждое его слово. – Элий Проб отступил. Есть опасения, что варвары ворвутся и в Паннонию!

Сенаторы забеспокоились. Луций выпрямился, он стоял рядом с императором, словно был его телохранителем.

Калигула обеими руками теребил край синей, расшитой звездами туники, он хрипло дышал и беспомощно озирался.

Авиола подошел к императору:

– Плохие новости? Не стоит пугаться, если даже новости самые ужасные. Ведь у тебя есть мы!

В этот миг, неожиданный, как молния, луч озарил тьму страха, в которой пребывал император. Вот оно, решение! Единственное и совершенное. Калигула просиял. Не боги ли внушили эту блестящую мысль своему земному брату? Или, может быть. это благодетельная судьба печется обо мне? О, я не последую примеру безумца Тиберия! Оставить Рим, чтобы за моей спиной они могли плести интриги?

Император отпил вина и встал.

Поднялись и все остальные, предчувствуя значительность минуты.

– Глуп тот правитель, который не признает правоты своих советчиков и не способен сознаться в собственной ошибке. Я решил. Я отправляю свои легионы, доставшиеся нам в наследство от предков. Рим получит новые провинции и новые богатства…

Речь цезаря заглушили крики ликования.

– Vivat Gaius Caesar imperator!

Император обнял и поцеловал каждого. Сенаторы будто сошли с ума от радости. Наконец-то они достигли цели! "Иметь и жить!" Они хлопали в ладоши, топали, кричали. задыхались от счастья, опустошая чаши с вином.

Ценою какого страха была куплена эта победа!

Наконец-то две могущественные силы империи слились воедино. Вернется золотой век.

Не для Рима, но для римской знати.

Их золото опутает марионетку на троне и поведет ее куда захочет.

Набожные сенаторы с благодарностью посмотрели на сияющую богиню. Но видели они не прекрасную богиню любви, а металл, из которого она была сделана.

– Эта золотая Венера принадлежит тебе, мой император! – воскликнул Авиола. – Вот та маленькая неожиданность, которую я тебе обещал!

Император поблагодарил его улыбкой. Затем он продолжал:

– Но я, так же как и вы, превыше всего люблю Рим. И сию минуту докажу вам это: я не покину Вечный город. Я остаюсь с вами!

Сенаторы побледнели. Замерли. Оцепенели. Они не знали, что делать.

– Как и мой прадед, божественный Октавиан Август, о котором ты упомянул, милый Авиола. я останусь в Риме. Отсюда я буду командовать военными действиями. Но кого же мне назначить главнокомандующим? – Он скользнул взглядом по Херее и продолжал говорить, будто бы про себя, но на самом деле вслух:

– Херея для этого уже негоден. Староват. Он и до Дуная свои дряхлые кости не дотянет.

Сенаторы со злорадством посмотрели на старого служаку. Их тешило его унижение. Херея побледнел и молча опустил глаза. Он привык к императорским оскорблениям, но это задело его за живое. Ни на что не годный седой ветеран! Старый, беззубый пес, охраняющий дом своего господина, – вот на кого похож он теперь!

Калигула разглядывал собравшихся. Сенаторы напряженно следили за каждым его движением.

Херея не мог опомниться от унижения. Чем заслужил он такое? Если бы жив был Германик, этого бы не случилось. Старику вспомнилось прошлое. Германик уважал его. Умирая, он доверил ему своего сына Гая Цезаря. Солдаты любили Германика и почитали его. Он был им как брат. Как не похож на него Калигула! Его окружает стая гиен. И эти гиены верховодят в Риме.

Император остановился взглядом на Луции. И торжественно провозгласил: