Калика перехожий

– Скажи-ка, хм! Удал, значит. Крещен ли, али в темной вере обретаешься?

– Сказать по правде, не знаю. После войны, о прошлом годе случившейся в полоцких землях, память потерял.

– Ну-ну! Ладноть, пристраивайся за моими повозками. Не обеднею один рот до Харькова прокормить. Синица, – окликнул старшего приказчика, – присмотри.

Караван снова двинулся по набитому летнику. Лошади ходко тянули возы, а люди, кто сидя на них, кто следуя рядом, внимательными взглядами скользили по округе. Чувствовалось, что скоро конец пути, и само Харьковское городище не за горами. Еще два дневных перехода, и они на месте. Даже деревеньки и веси, стоявшие рядом с летником, стали встречаться почаще, чем ранее. Сам купчина, Никита Большой, проезжая жилые места, распорядился привалов и остановок в них не делать, неодобрительно косился на деревянных идолов у околиц и населявших деревеньки людей, что-то тихо шептал про себя.

– Что это он? – спросил Удал у мелковатого, можно сказать, плюгавого мужичонки, являвшегося старшим приказчиком Синицой.

– А-а, Никита дюже не любит нас родноверов, а места, по которым идем, ими и заселены. Ежели б не торговля да добрая прибыль от ей, он бы сюда ни ногой. Меж тем городище, куда направляемся, оно тоже не по византийским заповедям живет, а по старому покону, с волхвами, ведунами и знахарями. Так что мотай на ус, а то слово скажешь и в немилость Большому угодишь.

– Понял, спасибо за совет.

На ночь расположились табором на подтоптанной ранее прошедшими караванами поляне. Развели костры, приготовили пищу, поснедали от пуза, отдыхая и наслаждаясь остановкой после нелегкого для всех перехода. Ночь упала на землю, накрыв своим покрывалом все живое. Разговоры у костров велись неспешно, с ленцой.

– Мой старший братанич тож купецкие караваны охранял. Нема его боле.

– Что так? – полюбопытствовал кто-то из сидевших рядом с говорившим.

– Кажут, в одну из безлунных ночей напала шайка Мизгиря на проходивший мимо купеческий караван. Не помогли купцам и сопровождавшие их три десятка добрых воев. Погромили всех. Без пощады вырезали ни в чем неповинных приказчиков, извозчиков, грузильщиков, перебили охрану. Каким-то чудом уцелел только один приказчик, притворившийся мертвым в самом начале схватки, а в разгар боя по темени сумевший сховаться в кустах. Вот он потом все родичам и поведал.

– И никто не нашел бедолагу?

– Не-е!

– Тати утомились после бою и кровавой бани, зарыли тела несчастных и отдыхали около громадного кострища, разложенного там же у телег без всякой опаски. Мизгирь по слухам никого не боялся. Ну, а его душегубы порядком подпили найденной в возах хмельной браги, громко смеялись и лаялись меж собой. Так вот он, как заслышал хвастливые пьяные речи, понял, что время подоспело, и тихо сбежал из свово укрытия.

Удал вместе со всеми слушал рассказчика. При упоминании имени Мизгиря что-то знакомое мимолетно проскочило в мозгах, да так там и кануло в потаенный омут беспамятства.

– Брехня-я! – оскалил зубы в улыбке чернявый возница одного из возов Большого.

– Эт чего ж брехня? – обиделся рассказчик.

– А того! Хто к Мизгирю в лапы попадал, уж живым не уходил. Брешет твой приказчик. Небось, еще до нападения на купцов его за каку провинность погнали, а ему дураку и повезло выжить.

– Может, и так, – легко согласился говоривший.

Стоявший в темноте, до той поры никем кроме Удала не замеченный Синица подал голос:

– И охота вам на ночь всякие страшилки слухать? Ложились бы ото спать, завтрева с ранья в путь. Язык у тебя, Опрышко, без костей. Тьфу! Скажу Никите, чтоб в следующий раз тебя с собой не брал. Накличешь беду. Кликуша!

– Так…

– Спать всем!

Спать, так спать. Удал ничего против не имел, но чувствовал, что Синица к их костру подошел не просто так. Пригляд за ним вел, заморыш. Оно и понятно, не на пустом же месте этот невзрачный человечишко каким-то образом стал правой рукой богатого купца иной с ним веры. Зато и положительный момент был во всем этом, охрана тебя бережёт, можно выспаться всласть, не беспокоясь, что потревожат. Умостившись, постарался не обращать внимания на тупое нытье обожженных огнем боков под рубахой. За две недели лежки в глухой лесной деревушке раны поджили, а под струпьями старой кожи проявилась бледная молодая кожица. Прикрыл веки и поворочавшись, заснул.

На плечо легла рука, заставив его проснуться и открыть глаза.

– Совсем ты загостился у нас, пора и честь знать.

Крепкий седовласый мужчина, в добротной одежде, в тяжелой безрукавке из медвежьей шкуры, наполовину выглядывавшей из-за зеленого плаща, на плече приколотого массивной металлической фибулой, склонился над ним. Улыбка незнакомца заставила собраться морщинкам на его крупном породистом лице.

– Что молчишь? Или не хочешь домой?

– Хочу, – словно через силу выдавил он слова.

– Ну, так поднимайся, переход открыт, и он скоро закроется вновь. Не тупи, Андрей, времени мало.