Калина

– С Надькой Романовой? Купаться пошли опять.

– Ну и ладно. Иди.

Калина спешила спровадить дочь, потому-что уже знала всю правду, и чувствовала как кончается самообладание, уступая место отчаянию и боли. Дочь доела мороженое, они пошутили еще минуту, и она ушла. Хорошо что не было посетителей. Калина опрометью бросилась к телефону, и прямиком набрала городской морг.

Буфетчица Фирая умела шутить и рассказывать анекдоты. Ее невозможно было слушать без смеха. В одном лице Фирая разыгрывала целые спектакли, что все буквально падали со стульев. Вот и сейчас с заднего двора «Придорожника» разносился хохот женщин, глядя как копирует Фирая незадачливого электрика, приходившего на днях чинить электронагреватель. Смеялась и Мария, едва удерживаясь на своем стульчике. Но вот до слуха ее донесся сдавленный вой. Она распахнула глаза оборвав смех, и махнула рукой чтобы замолчали все.

– Чего?.. – не поняли женщины, но умолкли. Несколько секунд они слышали только шум с улицы, и кто-то из них уже выдохнул: «Да ну тебя» …, когда тишину разрезал нечеловеческий, сдавленный выкрик.

– Собаку убивают что-ли? – испуганно прошептала повариха, невысокая, похожая на колобок на ножках Наиля.

Вой повторился, но уже глухо и коротко.

– Дак это же в кафе, девки! – вскричала Мария, соскакивая с места.

Все закричали и рванули внутрь.

– Волк залез! Волк! Бери палку, Наиля, – кричала Танзиля, ойкая и подпрыгивая от страха. Вся орава гурьбой ворвалась в зал, и встали как вкопанные, оторопело глядя как корчится в углу Калина. Она уже не кричала, а глухо стонала, уткнувшись лицом в пол. Тело ее неестественно содрогалось. Ее пытались поднять, что-то спрашивали, кто-то поднял упавший на пол телефон, кто-то тащил воду. С трудом женщину усадили на стул, обрызгали водой, дали выпить, заставили нюхать нашатырь, и кое-как привели в чувство. Она смотрела на всех снизу, словно не понимая что происходит.

– Калина что с тобой? Калина? Ты слышишь меня? – Мария потрясла подругу за плечи.

Та посмотрела на нее невидяще, Мария убрала руки, шепча:

– Калина? Что случилось?..

–…Нормально все…Я так… – застывшими губами произнесла та. Все отшатнулись. Потом наперебой засыпали ее вопросами, требуя объяснений. Но она молчала и вяло отмахивалась.

Все сошлось. Все ее чувства, все ощущения наползающей беды. Где, когда,– все сложилось в одну картину. Ей хотелось бежать туда, на пруд, хотелось повернуть время и спасти сына. Казалось, что это еще возможно, ведь совсем немного прошло дней. Она порывалась уйти, но возвращалась назад и непонимающе обводила всех взглядом, зал, потом шла на свое рабочее место и начинала мыть чистые стаканы, ставила их на поднос, задумывалась о чем-то, и опять принималась за работу. Она успокоилась неожиданно, отработала молча смену, и с каменным лицом пошла домой. Девчонки не должны были пока знать. Когда она звонила в морг, ей описали приметы неизвестного, поступившего в первых числах июля, и похороненного как бесхозника, потому-что за ним никто не пришел. А как она могла прийти? Она верила еще, что Марсель жив. Но приметы ее не волновали. Сердцем она поняла, что это ее сын. Ее плоть и кровь. Выстраданный, выношенный вопреки всем поносившим ее имя. Ведь рожала она его, не будучи замужем за его отцом. Ах, как она была счастлива. Как ждала когда сыночек откроет глазки, и она увидит какого они цвета. Потому-что загадала, что если черные, то назовет Марсель, а если серые, то Богдан. И ей, молоденькой девчонке, семнадцати лет, было по барабану, что на нее бегают смотреть женщины всего родильного отделения, и шепчутся в углах о ней, как о блуднице. Ее маленький сынок грел душу своим теплом, своей маленькой жизнью, своим криком и требованием груди. Что ей до всех сплетен? Она была самая счастливая мама, на всем земном шаре. У нее был Марсель, сокровище и величайшее чудо. Она никому не даст его в обиду, никто не посмеет сделать ему больно. Вот он научился сидеть, держать ложку, ест с мамой из одной тарелки ее борщ и хохочет, пытается попасть маме в рот своим куском хлеба. Пытается ее кормить, также как она его. Вымазал ее щеки кашей, смеется. Он счастлив, радуется, трясет ручками от нетерпения. Вот он пошел, впервые назвал ее мамой. Калина зашлась от счастья, услышав его нежный голос. «Мамамамамама» …-без устали повторяет Марсель, как заведенная игрушка.

– Избалуешь, – нестрого ворчит мать Калины.

– А, пусть, – отмахивается та.