Калинин

Но представитель не пришел… Ранним утром 13 декабря Путиловский огласился топотом солдатских сапог. В первые же дни взяли Полетаева. Искали Буянова, но тому удалось скрыться. Аресты следовали один за другим, а после подавления Московского восстания полиция вовсе обнаглела — хватала всех, кто под руку подвернется.

Калинина с завода, конечно, уволили. Не дожидаясь ареста, он решил на месячишко податься в Верхнюю Троицу. Вновь он вернулся в Петербург в начале февраля 1906 года, когда полиция успокоилась немного, решив, что все вожаки схвачены. Арестов стало меньше, но устроиться на работу было нелегко. Заводское начальство как огня боялось революционеров и старательно допытывалось, кто это поступает на завод, откуда он, чем прежде занимался. К. Бедняков, бывший в то время одним из руководителей питерских большевиков, поручил рабочему-большевику по фамилии Маслюк устроить Калинина на Трубочный завод. Завод был военный. В опытных людях нуждался. Однако когда Маслюк попросил начальника 8-й инструментальной мастерской Перского принять на работу его «дядю», тот первым делом спросил:

— А где он шатался в 1905 году?

Все же Маслюк уговорил Перского побеседовать с Калининым.

Михаил Иванович пришел на беседу, обрядившись в короткий ватный пиджак, подстриженный по-деревенски — под скобку. Мужик — только что из деревни. Перский изумился:

— Это разве токарь?

Но сделать пробу разрешил. Калинину же только это и нужно было. Увидев выточенные Михаилом детали, Перский без лишних слов отдал распоряжение: на работу зачислить.

В Петербурге в эти дни шла подготовка к IV Объединительному съезду партии. На собраниях партийных организаций горячо обсуждались тактические платформы большевиков и меньшевиков. На многих собраниях выступал Ленин.

Большевики Трубочного избрали Калинина членом Василеостровского районного комитета партии, а вскоре и членом Петербургского комитета. Когда вплотную встал вопрос о делегате на съезд от Трубочного завода, большевики единодушно назвали «товарища Никанора».

Съезд намечалось созвать в конце апреля, и Калинин решил заблаговременно взять отпуск. Подал заявление, что болен.

Накануне отъезда зашел к Кате. Уж когда прощались, сказал, что должен на некоторое время опять уехать из Петербурга.

Катя тревожно посмотрела на него.

Михаил спросил:

— Если что — навестишь в тюрьме?

Катя ответила:

— Навещу.

— Но посторонних не пускают, — с надеждой сказал Михаил и услышал в ответ желанные слова:

— Ну что ж… Скажу, что невеста.

Огромная радость захлестывала Калинина, когда он ехал в Хельсинки, или, как его тогда называли, Гельсингфорс. Погода стояла чудесная, впереди была интересная дорога, интересный съезд, делегатом которого он был наравне с вождем партии Лениным.

Из Гельсингфорса на пароходе, зафрахтованном специально для делегатов, выехали в Стокгольм.

На пароходе собралось немало видных большевиков и меньшевиков. Днем и те и другие любовались дивными морскими видами, и никаких разногласий на этот счет между ними не было. Но стоило зайти солнцу, как в кают-компании вспыхнула дискуссия. Темой ее был аграрный вопрос. Калинин впервые находился среди таких крупных партийных работников и немного стеснялся. Но спор увлек и его.

В разгар дискуссии пароход вдруг сильно вздрогнул и остановился, словно наткнулся на стенку. Одновременно погас свет. В кромешной тьме посыпались с полок люди и чемоданы.

Когда свет, наконец, зажгли, капитан — суровый, неулыбчивый финн — объяснил, что пароход напоролся на риф, но что он послал радиосигналы и, возможно, их спасут.

Несколько минут все молчали, но потом, убедившись, что спать в залитых каютах все равно нельзя, возобновили прерванную дискуссию.

К опасностям Калинин давно привык, и это происшествие не сильно взволновало его. Вместе со всеми участвовал он в оживленном споре и не заметил, как прошла эта тревожная ночь.

Утром подул ветер, и все — матросы и пассажиры — обеспокоились: стоило кораблю сняться с каменного рифа, как он, залитый водой, перевернулся бы. Но тут кто-то увидел дымок на горизонте: из Гельсингфорса на подмогу шел пароход. Вскоре все перебрались на него. И через несколько часов Михаил Иванович увидел первый в своей жизни заграничный город — Стокгольм. Гельсингфорс был в то время российским городом.

На пристани прибывших встретили представители шведской социал-демократии. Они проводили делегатов в помещение, отведенное для съезда, — огромное здание Народного дома.

На съезде Михаил Иванович внимательно вслушивался в каждое слово Ленина.