Ответ. Да куда ж ему! Уши развесил и слушает. Молодой же совсем, так пусть послушает старика, что ему говорить‐то, не настало еще время его говорить, так‐то. А он — слышь‐ко — я ему говорю, а он слушает и слушает и о своем чем‐то думает, будто и не слушает ничего. Я ж ему это… он там поезд свой ждал, а я вижу, что скучает человек, так что б и не поговорить? Развлечь человека в дороге — милое дело. Вот помню, я до Архангельска поезд ждал, три часа на вокзале куковать пришлось, а я молодой был, ну вот как этот ваш Хельмуть, и ко мне дед какой‐то подсел и как стал говорить, да заливал как соловей…
Вопрос. Вы заметили что‐нибудь подозрительное в его внешнем виде и действиях?
Ответ. Да что подозрительного‐то, ну немец и немец, что ж я, германца не видал? Я их побил в свои годы‐то, у‐у… Башка, знай, белобрысая, глазища серые с голубым, мутные, сразу видно, что не нашего неба. Морда худая, бледная, скулы — во. Ну чистый ганс! А глазки‐то бегают, видать, совсем нервами тронулся, да оно и понятно, с такой‐то работой. Я тут, слышь‐ко, читал как‐то книгу про шпионов этих. Ну, не я читал, а бабка мне читала, она ж у меня…
Вопрос. Он все еще спит?
Ответ. Дак, конечно, спит, куда ж он денется‐то.
Вопрос. Что ему снится?
Ответ. А вот мы с вами и снимся.
Вопрос. Когда он проснется?
Ответ. Это ж ему до болотного сердца добраться надо, чтоб в Спящий дом попасть… Дело‐то непростое, ой непростое. Да и зачем ему просыпаться, спал бы и спал, во сне всяко уютнее, да теплее, да роднее, да сон такой сладкий, да что‐то я аж сам тут зевать начинаю.
Вопрос. Просыпайтесь. Мы подъезжаем к станции Калинова Яма.
«Почему опять Калинова Яма, почему опять просыпаться? Не надо просыпаться, нельзя опять раз за разом здесь просыпаться, чтобы снова проснуться, а потом снова, и снова, и снова. И как я заснул? Я куда-то шел, но что-то случилось — навалилась темнота, хоть глаз выколи, проклятая темнота, а что было дальше? Не важно. Не надо Калиновой Ямы, пожалуйста, только не это», — думал Гельмут, пытаясь поднять тяжелые веки, но они будто слиплись, и в голове шумело — или это был шум автомобильного мотора?
— Просыпайся давай, говорю. Приехали.
Гельмут с трудом разлепил глаза. Голос доносился издалека, будто его оглушило. Все вокруг сливалось в густое месиво, которое не сразу сложилось в единую картину. Сощурившись, Гельмут увидел, что он сидит в автомобильном кресле, а слева от него за рулем — бородатый мужчина в черной кожаной кепке.
— Приехали, говорю, — повторил мужчина. — Ты дома.
Гельмут часто заморгал, провел рукой по лицу, огляделся. В воздухе пахло почему-то осенней сыростью. Машина стояла у обочины грязной песчаной дороги, рядом раскинулись кусты сирени, сбоку покосился старый деревянный дом, а за ним еще один, и еще — это была какая-то деревня.
— Дома? — переспросил Гельмут, слабо ворочая пересохшим языком.
— Дома, где же еще, — раздраженно ответил водитель. — Сам говорил, что ты из Черносолья.
— Я? Из Черносолья?
— Если ты сейчас скажешь, что ты не из Черносолья, я тебе в морду дам, — сказал водитель. — Два часа сюда ехал. Сжалился над тобой. А ты, видать, и не помнишь ничего.
— Не помню, — признался Гельмут.
Он наморщил лоб и попытался вспомнить. «Что было перед темнотой? Последнее, что приходило на ум — пыльная дорога к разрушенному мосту. Что это был за мост? Почему разрушенный? Почему-то вспомнилась Испания. Почему Испания?»
— Ты уж прости, но сам теперь разбирайся, — проворчал мужчина за рулем. — Я тебя подобрал, я тебя довез до Черносолья. Отсюда ты или не отсюда — уже не мое дело.
— А как вы меня подобрали?
Водитель вздохнул:
— Ты лежал на обочине за мостом. Я ехал по делам в Красный Погост, переезжаю мост, смотрю — лежишь. Вышел из машины, осмотрел тебя, а ты губами шевелишь и что-то невнятное бормочешь. Бледный как смерть, мокрый весь, вспотел. Спросил: «Откуда ты». Ты сказал: «Из Черносолья». Усадил тебя сюда, довез, хоть и не по пути.
— Спасибо. Из Черносолья… Я так сказал?
— Ну да, — кивнул водитель. — Хочешь сказать, что ты не отсюда?
Гельмут промолчал.
— Или хочешь сказать, что тебе сюда не надо? — ухмыльнулся водитель.
— Надо, — поспешно закивал головой Гельмут. — Подождите, а мост…
Водитель нахмурился:
— Что мост?
— Он был… — Гельмут напряженно думал. — Он был разрушен?
— Как он мог быть разрушен, если я по нему ехал? Слушай, друг, не в обиду, но тебе бы в психическую не помешало. Или проспаться как следует.
— Проспаться… — пробормотал Гельмут.
— Ладно, мне пора. Вылезай из машины, я поеду.
— Да, да, — сказал Гельмут, открывая дверцу. — Спасибо.
— Не за что.
Гельмут вышел из машины и вдохнул чистый вечерний воздух. Сознание постепенно прояснялось.
— Слушай, — сказал вдруг водитель. — Ты не знаешь, почему свалился на мосту?
— Нет.
— Дурак. Здесь все всё знают о тебе. Один ты ничего не знаешь.
С этими словами водитель нажал на газ.