Читаем Калиостро полностью

Понимая, что почтенных швейцарских бюргеров может отпугнуть ритуальная сторона масонских обрядов, магистр очистил египетский ритуал от всего, что напоминало, так сказать, о традиционном масонстве. Никаких черных комнат, черепов, шпаг и уж тем более подтягивания на веревках (как некогда подтягивали его самого). Только медитация и целительство. Протестанты, большинство из которых осели в благословенной Швейцарии, сбежав (в основном из Франции) от преследований со стороны католиков, не нуждались в страшилках. Убежденные кальвинисты, они верили в непознаваемое предопределение; зримым же знаком благословения Господа являлся личный успех в делах и всяческих предприятиях. Словом, они твердо стояли на земле, хотя, конечно, немножечко чуда еще никогда и никому не мешало…

Калиостро собирал своих швейцарских адептов в одной из просторных комнат Белого дома, откуда заранее вынесли всю мебель, кроме стульев. Посреди комнаты стоял бюст Великого Кофты, и члены ложи, чинно рассевшись по кругу, сосредоточенно взирали на изображение магистра и проникались важностью его учения. Когда подготовительная медитация завершалась, в комнату вплывал сам Великий Кофта и наставлял членов ложи. Величественное спокойствие, коим веяло от почтенного собрания, передавалось даже Калиостро, и он, против обыкновения, не размахивал руками и говорил довольно внятно. Чтобы придать себе больше величия, он снова встал на котурны. Их, как и египетскую хламиду, пришлось изготовлять заново, но Саразен взял на себя все материальные заботы магистра. В отличие от Франции здесь никто не пытался превратить высокое масонское собрание в великосветскую гостиную. Здесь умели ценить проповедь. Знаменитый Лафатер погиб от руки пьяного солдата, которого попытался наставить на путь истинный…

Едва ли не сразу после приезда Саразен заговорил о возможности обустройства Калиостро в Швейцарии. Сначала банкир полагал, что дорогому другу лучше устроиться в Нефшателе, поближе к Франции; да и говорят там по-французски, хотя кантон находится под протекторатом Пруссии. Но после того как в Лондоне его попытались выкрасть, Калиостро, опасаясь новых вылазок французской полиции, приближаться к Франции желанием не горел. Более того, дабы оградить себя от подобных случаев, ему захотелось заручиться поддержкой местных властей. Но прусский двор Калиостро в защите отказал, мотивируя тем, что если граф хочет жить как простой человек, в кругу друзей, то покровительство ему не нужно и он может селиться, где ему угодно. А если ему нужна защита, значит, это не тот человек, коего двор хотел бы видеть на вверенной ему территории.

Еще Саразен напомнил дорогому гостю, что, когда тот в свое время приезжал погостить к ним из Страсбурга, неподалеку от Базеля они начали строительство деревянного трехэтажного павильона, предназначенного для духовного и физического возрождения. Магистр, полагал Саразен, должен помнить, как он давал подробнейшие указания, каким должен быть этот павильон и как его оборудовать: ведь сложную процедуру физического перерождения требовалось проводить каждые 50 лет. Так вот, работы давно завершены, осталось привести все в порядок и подправить там, где успело обветшать. Обрадованный этим известием, Калиостро пообещал, что Якоб и Гертруда первыми пройдут курс омоложения.

В конце мая Саразен повез Калиостро в Ольтен на ежегодное собрание Гельветического общества, где магистр попытался завербовать новых адептов для своей ложи. Его благожелательно выслушали, однако никто не проявил желания ступить на стезю египетского масона. Кажется, в том же Ольтене после долгого перерыва Калиостро вновь встретился с очаровательной Марией Антонией Бранкони, бывшей возлюбленной наследного принца Карла Вильгельма Фердинанда Брауншвейгского. Красавица и умница, слывшая некоторое время подругой великого Гёте, Бранкони после разрыва с принцем много путешествовала и развлекалась тем, что соблазняла всех, кто встречался у нее на пути. Возмущенная клеветническими брошюрами, высмеивавшими Калиостро, она пожелала возобновить их знакомство, однако магистр, ожидавший со дня на день возвращения Серафины, не поддался ее чарам. Возмущенная красавица немедленно перешла на вражескую сторону и принялась твердить всюду, какое ничтожество этот шарлатан Калиостро. Почему магистр не воспользовался возможностью завязать интрижку в отсутствие Серзфины? Ведь если верить современникам, он заводил романы, отнюдь не интересуясь мнением супруги. Возможно, причиной стала усталость, навалившаяся на магистра после почти двухлетних гонений; а может, в отсутствие Серафины он вдруг почувствовал, что безумно по ней скучает, а потому иные женщины не привлекали более его взоры…

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное