Калипсо

«Дерьме», — уточнил Фаулз. «„Город дерьма“ — но она не купилась, она видела их насквозь. Послушайте, мистер Мейер, она родилась и выросла в этой канализации под названием Даймондбэк. Если девушка доживает до девятнадцати лет и не беременеет, не подсаживается на крючок, не имеет пагубных привычек — а иногда и всё три сразу — это просто чудо, мать его. Ладно. Клара Джин была сама по себе, не совсем свободной, ну а как, вообще, можно иметь свободу в Даймондбэке? Ей не исполнилось и двадцати одного, и она никогда не станет белой, но у неё была хорошая голова на плечах и чертовски много всего интересного. Так как же она оказалась проституткой, истекающей кровью на тротуаре в четыре часа утра? Разве не так было написано в газете? В четыре утра?»

«Так и было там написано.»

«Я должен был понять это сразу. Что за женщина выходит на улицу одна в четыре утра?»

«Может быть, она была не одна», — сказал Мейер. «Может, тот, кто убил её, был её клиентом. Или даже её сутенёром.»

«Джоуи Пис, так вы сказали, его зовут?»

«Джоуи Пис.»

«Какое имя изменено? Джозеф Пинкус?»

«Это возможно», — сказал Мейер. «Много сутенёров…»

«Я учился в школе с парнем по имени Джозеф Пинкус», — беззаботно сказал Фаулз. «Джоуи Пис, да?» Он покачал головой. «Просто ничего не напоминает. Я просто знаю большинство клиентов, которые приходят сюда, и это имя мне совсем не знакомо.»

«Ладно, давайте на минутку отвлечёмся от этого. Может быть, потом вы что-нибудь вспомните. Вы сказали, что Клара Джин не имела особого отношения к вашим клиентам из мира моды…»

«Просто улыбалась и перебрасывалась парой приятных слов, верно.»

«Здесь когда-нибудь появлялся человек по имени Джордж Чеддертон?»

«Чеддертон, Чеддертон. Нет, я так не думаю. Белый или чёрный?»

«Чёрный.»

«Чеддертон. Имя звучит знакомо, но…»

«Он был певцом калипсо.»

«Был?»

«Был. Его убили в пятницу вечером, примерно за четыре часа до того, как убили Клара Джин, из того же пистолета.»

«Может быть, я читал о нём», — сказал Фаулз. «Не думаю, что я знал его.»

«Он должен был встретиться с Кларой Джин здесь в двенадцать в прошлую субботу. Это было бы шестнадцатое число.»

«Нет, здесь я не курсе.»

«Хорошо, а как насчёт того, когда она здесь работала? У неё были парни? Кто-нибудь заезжал за ней после работы? Кто-нибудь звонил ей по телефону?»

«Нет, насколько я знаю.»

«У вас есть официанты?»

«Только официантки.»

«Стажёры?»

«Четверо.»

«Как насчёт кухни? Есть там мужчины?»

«Да, мои повара и посудомойщики.»

«Была ли она дружна с кем-то из них?»

«Да, она была дружелюбным человеком по натуре.»

«Я имел в виду, встречалась ли она с кем-то из них.»

«Я так не думаю. Я бы заметил нечто подобное, я ведь изо дня в день нахожусь в этом месте, либо на кухне, либо у кассы. Я бы заметил что-то подобное, вы так не думаете?»

«Здесь работает кто-нибудь по имени Джоуи?», — неожиданно спросил Мейер.

«Джоуи? Нет. У меня есть Джонни, который моет посуду, и однажды у меня был официант по имени Жозе — ну, я полагаю, это Джоуи, да?»

«Когда это было?»

«Жозе работал здесь… дайте подумать… где-то весной.»

«Это бы в марте, так?»

«Март, апрель, что-то в этом роде.»

«Когда Клара Джин работала здесь?»

«Ну… да, если подумать.»

«Когда он бросил работу?»

«Ну… примерно в то же время, что и она, собственно говоря.»

«Угу», — сказал Мейер. «Жозе, а дальше?»

«Ла Паз», — сказал Фаулз.

В десяти кварталах от того места, где Мейер Мейер выяснял, что «Пис» — это английский эквивалент испанского слова «Паз», Стив Карелла выяснял, что Амброуз Хардинг — очень испуганный человек. Он пришёл туда только для того, чтобы спросить у бизнес-менеджера Чеддертона, не знает ли он что-нибудь об альбоме, который певец мог обсуждать с Кларой Джин Хокинс. Вместо этого Хардинг сразу же показал Карелле корсаж (небольшой букет цветов, который носится на платье или на запястье для официального случая — примечание переводчика), который был доставлен всего десятью минутами ранее. В дверь постучали, и когда Хардинг открыл её, не снимая ночную цепочку, — в холле стояла коробка. Это была не та коробка, в которой обычно упаковывают корсаж. Не белая прямоугольная коробка с зелёной бумагой внутри и именем флориста, отпечатанным на верхней крышке.

Совсем не такая коробка.

Присмотревшись, Карелла решил, что она напоминает какую-то подарочную коробку из одного из крупных городских универмагов. Он сразу же узнал коробку, хотя пока не мог точно определить название универмага. Коробка была длиной около пяти дюймов, шириной три дюйма и глубиной четыре дюйма. На ней был изображена геральдическая лилия (стилизованный рисунок, часто используемый в геральдике или как политический символ — примечание переводчика), голубая на зелёном фоне. Корсаж в коробке представлял собой розовую орхидею.

«Почему это вас пугает?», — спросил Карелла.

«Прежде всего», — сказал Хардинг, — «кто, чёрт возьми, захочет прислать мне орхидею?»