Калипсо

Тонкие, длинные черточки. Они были вырезаны на стене у постели. Двадцать три, она уже знала. Она считала их снова и снова. Что они символизировали? Дни или часы? Недели? Или что-то совсем другое? Рисунок на стене был высечен с такой силой, что даже был процарапан бетон. У нее был какой-то другой инструмент, не просто ноготь, у Лин. Кафа поняла это после того, как Эгон Борг ушел. По запаху покрывала. Тот же запах невинности, который она почувствовала в коридоре в квартире Лин.

Лин считала дни или часы? Кафа понимала, что ее черточек будет меньше.

Она не могла больше лежать так, с поднятой вверх рукой. Покалывание и онемевшие пальцы означали, что кровообращение уже нарушено. Если так пойдет и дальше, рука просто сгниет от гангрены. Когда она наступает, то все случается быстро. Она видела фотографии. Черные, гниющие конечности.

Кафа поднялась в постели, сняла тонкий матрас и, скрутив его в рулон, поставила вертикально к стене. Оперлась на него. Когда живот сводило от жажды и голода, она прижималась к матрасу.

Пришел сон. Переплетение сна и яви. Преследующие ее картины высящихся стен, темных и холодных, скользящих по ним теней, она убегала. Бежала и бежала, одна, голая и вдруг – вновь бодрствование. Сны переплелись с реальностью, а реальность – со снами. Рука болела. Тени. Двадцать три черточки, вырезанные ногтем на бетонной стене, пластиковая кружка и капающая вода. Жужжание морозильника и скользящие тени. Тихие, свистящие голоса.

Один тихий, свистящий голос. Она замерзла, и голова упала на бок. На матрас. Борг стоял там. На полу, перед ней.

Его лицо болезненно вытянуто, под глазами чернели круги, и в ее воспаленном сознании ей казалось, словно его кожа переливалась от темного к светлому. Он скорее хрипел, чем говорил, протянув ей стакан с водой из-под крана.

– Изобретательно, – кашлянул он, показывая на матрас. – Ты воняешь.

Она выпила. Голова прояснилась, тени ушли.

– Они знают, что я у тебя, – прошептала Кафа. – Что бы ты ни планировал. Где бы ты ни выпустил свой вирус. Они ждут тебя.

Он сделал шаг назад и посмотрел на нее.

– Знаешь, что я видел? – спросил он сипло. – Тем вечером на Ормея. Когда убил Агнес и полицейского.

Кафа не могла смотреть ему в глаза и уставилась в пол. Ботинки на Борге сияли. Только что начищены. Черные брюки. Белая рубашка и жилетка. Празднично одет.

– Я видел твоего коллегу. Бейера. Он сидел в машине. Менял патроны в магазине пистолета. Зачем он это сделал, как думаешь?

Ей все же пришлось поднять глаза. О чем он говорит?

– У всех есть свои демоны, – тихо сказал он.

Он тоже вонял. Даже будучи сама обмазана собственными экскрементами, она заметила, как от него разило парфюмом. Запах темного дерева, кардамона и чего-то органического. Животных желез.

– Господи, – простонала она, подняв голову. Теперь она все увидела – он стоял прямо под лампочкой. Это не ее воображение его раскрасило. Эгон Борг замазал лицо корректором. Под ним она различила контуры волдырей.

Эгон Борг не собирался нигде подбрасывать оружие, контейнер с вирусом. Эгон Борг сам и был оружием. Он заразил себя вирусом.

Глава 113

Март 1992 года, Кольский полуостров, Россия

Винтовка Стаффана Хейхе PSG-90 по-прежнему лежала с его снаряжением. Но исчез рюкзак Акселя. Они использовали рюкзаки, чтобы забаррикадировать от ветра вход в палатку. Аксель открыл стальной чемодан с образцами вируса. Там должно было быть два запломбированных стальных цилиндра, но их не оказалось. Наружный полог палатки был откинут в сторону. Лицо Эгона вспыхнуло.

– Этот мешок с дерьмом смылся.

Аксель потряс пустым чемоданом, чтобы увидел Эгон.

– Черт.

Не говоря друг другу ни слова, Аксель и Эгон пробрались на верх ущелья, к дежурному посту в устье долины. Единственное, что осталось от Хейхе, – это грязно-белая плащ-палатка, которая вяло парусила в порывах ветра.

На белоснежном плато перед ними отсутствовали какие бы то ни было следы. Хотя ветер поутих, еще задувало так, что снежный порошок поднимался вихрями и загораживал обзор. Аксель рассматривал бело-серый плотный слой облаков. Он едва смог различить за ними опустившееся низко над горизонтом солнце. Еще час, и стемнеет.

– Он нас сдаст, – прошипел Эгон.

Нас? Аксель посмотрел на ничего не выражающее лицо товарища, но не стал поправлять его. В Эгоне появилась холодная бескомпромиссность. Неудержимость, которая пугала Акселя. На что вообще способен Эгон?

До этого момента Аксель думал, что как бы все ни закончилось, для него все завершится хорошо. Не Аксель направлял пистолет в голову сослуживца. Не он разнес мозги сержанта по потрепанному ковру в брошенной квартире. Это сделал Эгон.

Но ведь Аксель его не остановил, даже не пытался. Наоборот. Он помог ему избавиться от трупа. Принес камни для мешка с телом, и вместе с Эгоном они столкнули его в мутный фьорд. В уголовном законодательстве это называется уничтожение улик.

Акселю окончательно все стало ясно. Он не был свидетелем. Он был соучастником.